Разговоры и прогулки занимали всё больше времени, рождая новые желания, новые сомнения и вопросы.
Денис под влиянием старшей подружки взрослел, становился мудрее и терпимее, хотя по ночам его распирало от неосознанных желаний, сновидения заканчивались сердцебиением и поллюциями.
В позитивном направлении менялась и Софья, слыша ежедневно слова любви, ловя восхищённые взгляды, вздрагивая от случайных прикосновений, загораясь и плавясь от как бы отеческих поцелуев, которые вихрем закручивали мысли, вызывая столь активный отклик в жаждущем нежности теле, что порой готова была не просто отдаться изнасиловать Дениса.
Признаться себе в том, что влюбилась в ребёнка, было немыслимо.
Внезапное завершение лета, начало учёбы, заставившее мальчишку вернуться в город, принесло временное успокоение, только процесс зарождения любви остановить оказалось невозможно.
Купаться теперь было холодно, но Софья продолжала утром ходить на берег. Днём она невольно искала на подоконниках букеты ромашек и лютиков, вечером проходила маршрут, по которому гуляла с любимым.
Да, именно так: теперь она не стеснялась признаться в том, что давно забытые чувства вновь поселились в душе и теле.
Одинокими бессонными ночами Софья делилась эмоциями с дневником, писала стихи (боже, какая глупость накручивать себя романтическими ритмами) и письма, которые некуда было отправить, мечтала и грезила.
Послания от Дениса приходили регулярно: сначала каждый день, позже раз в неделю. В них было столько тоски и боли, эротизма и чувственности, сладострастия и соблазнов, что сердце разлеталось на мелкие кусочки как хрупкая хрустальная посуда. Сладкая истома терзала возбуждённую плоть, наполняя окружающее пространство и её саму чем-то воздушным, горячим, лёгким, отчего вкусно кружилась голова, потрясающе чувственно пульсировало и таяло между ног.
Софья собрала волю в кулак, дала себе слово, что забудет, поскольку этот плод недосягаем и горек, сожгла дневники и свои письма, но оставила его весточки, притворно убедив себя, что нельзя распоряжаться чужими чувствами.
Оказалось, что закатать в асфальт забвения живой росток совсем непросто: душа или некий неизвестный орган, хоть и был ампутирован, болел.
Софья осунулась, исхудала, перестала читать письма Дениса.
В апреле он неожиданно приехал: возмужавший, румяный, весёлый. Женщина пыталась отрезать его как сухую ветвь, но увидела и поняла, что бессильна убить живое.
Здравствуй, любимая, воскликнул мальчишка и обнял, но не как мать чувственно, нежно, отчего сердечко её затрепетало, выпрыгнуло наружу, породило в теле живую пульсацию, вызвало поток слёз.
Что же ты плачешь, родная, я приехал. Мне исполнилось восемнадцать, меня теперь можно сколько угодно любить. Ты рада?
Софья не понимала, что делать. Она была в отчаянии.
Денис начал выкладывать на стол снедь, завалил деликатесами весь стол.
Сегодня наш день, Софочка, ты ведь меня не прогонишь?
В этот вечер они не пошли гулять: столько всего нужно было рассказать друг другу, столько передать прикосновениями и поцелуями.
Три дня Денис пробыл с любимой. Три дня.
После школьных экзаменов и выпускного вечера Дениса забрали в армию. Война. Потом он подписал контракт, участвовал в боевых действиях за границей, раненый попал в плен.
По возвращении на родину его обвинили в измене, шпионаже, позже обнаружили ошибочность улик, реабилитировали.
Теперь ему было двадцать восемь лет, как когда-то Софье. Значит ей теперь тридцать девять.
Люди стареют неодинаково: есть те, кто в пятьдесят выглядит на тридцать, другие в тридцать на пятьдесят. Денис не мог представить любимую иначе, чем в тот год, не знал, ждёт или нет, обрадуется или прогонит: ведь она ничего о нём не знала.
Ночь вступила в свои права. Дом стоял на прежнем месте. В окнах горел свет. В кухне за занавесками двигалась пара теней.
Не дождалась, огорчился Денис, наверно правильно. Ну и пусть, я уже не тот застенчивый мальчик. Загляну, порадуюсь за неё, насмотрюсь вдоволь и исчезну с глаз долой, из сердца вон. И всё же жаль.
Мужчина постучал в окно, подошёл к двери.
Денис, удивилась Софья, вот кого не ожидала увидеть. Как ты какими судьбами. В тот год вашу дачу продали, о тебе ни слуху, ни духу.