хоть на недельку замариноваться.
А то скажи, чего я на пляжу
в постылых белых тапочках лежу?»
* * *
Прозрачных крыльев чаячьих разлёт
над золотым феодосийским пляжем,
Семирамиды виноградный мёд,
и сад расплылся облаком лебяжьим.
О Дед Етой, ты помнишь эти дни?
Не помнишь? Ключик вытащи заветный
и в дверце его дважды поверни,
и ход найди за дверцей незаметный.
Но Дед Етой гремит сковородой,
яичницу готовит на конфорке
из двух яиц, а ключик золотой
забытый им лежит на верхней полке.
* * *
Дед Етой роскошествует,
лежит на пляжу́
с мордою скукоженною.
Рядом я лежу.
Солнце светит мне в висок
от судьбы наискосок.
Выстрел выстрелит, и я
с вами, мёртвые друзья.
А живые подождут,
ко мне позже подойдут.
Только это Дед Етой
не заметит,
он сегодня встал не с той,
не ответит.
* * *
«Наверно, я ни доллара не сто́ю,
когда на ровном месте не стою́»,
подумалось однажды Дед Етою,
взглянувшему с утра на жизнь свою.
Он подышал на зеркало: тревога
в дыханье отразилася его.
Налил в стакан, для трезвости, немного,
сто пятьдесят, почти что ничего.
На календарь взглянул, число увидел
О боже мой! в сердцах проговорил.
Сегодня же божественный Овидий
«Метаморфозы» миру подарил.
«В степь удалиться за залив за Финский,
подумал вдруг мятежный Дед Етой,
чтобы не видеть этой жизни свинской,
писать стихи, обросши бородой?»
Махнул рукой, налил ещё, до края,
до горизонта, до черты пустой.
А ангел за спиной, крылом играя,
шептал ему: «Ты снова встал не с той».
* * *
Раз осенью проснулся Дед Етой
вино горчит и пиво кисловато
Но в том, что он сегодня встал не с той