Что такое ропа? спросила Леся ради интереса.
Соль, разбавленная водой
Леся только улыбнулась вместо ответа. Она невольно глянула на его брюки и закусила губу, чтоб не рассмеяться.
Я должен был уехать в Среднее, сказал Ватраленко, там один злодей в нетрезвом виде изнасиловал несовершеннолетнюю девочку. Его уже поймали, но родители атакуют и просят выехать на место лично меня, пока делом не занялась прокуратура. Но, эту поездку можно перенести на завтра. Скажите, а шеф в хорошем настроении?
Леся пожала плечами.
Тогда прошу вас, доложите, что я прибыл. А то опаздывать негоже. Я по себе знаю. Страшно не люблю, когда опаздывают.
Леся заглянула в кабинет шефа, а потом кивнула головой Ватраленко, который уже стоял с подрагивающей нижней губой. Полковник страшно робел в присутствии высокого начальства. Он поэтому и сам любил тех сотрудников, которые в его кабинете, стоя, опускали глаза и большую часть разговора смотрели в пол.
Выпрямив плечи и поправив фуражку, напрягся, прижал ладони к швам брюк, он стал брать штурмом приоткрытую дверь, задев козырьком фуражки о верхний косяк двери, отчего фуражка стала козырьком над левым ухом.
Здравия желаю, Дми Лексеич! По вашему приказанию полковник Ватраленко прибыл без опоздания и в полном боевом. Мои подразделения также находятся в полной боевой готовности, и ежели вы прикажите, они отдадут свои жизни за родину и за вас, дорогой наш президент.
Поправь фуражку и застегни ширинку! Ты что, готовился взять штурмом мою секретаршу?
Никак нет, ДмиЛексеевич! Виноват, больше такого не допущу, слово офицера, произнес начальник, левой рукой поправляя фуражку, а правой прикладывая ладонь к козырьку.
В некоторых районах начальники милиции ходят в гражданских костюмах, может и нам так поступить, а?
Не могу знать, ДмиЛексеевич.
Сходи в магазин, подбери себе приличный костюм. Знаешь этот магазин?
Не могу знать, ДмиЛексеевич!
Да что ты зарядил: не могу знать, да не могу знать? Садись, вот пачка сигарет, угостись.
Слушаюсь, ДмиЛексеевич! Ватраленко шагнул к столу, выпирая грудь колесом, сделал движение сесть, но получилось мимо стула, и он очутился на полу. Виноват, ДмиЛексеевич!
Какой ты неловкий, а еще начальник милиции всего района!
Так точно, неловкий, виноват, ДмиЛексеевич!
С тобой кашу не сваришь.
Так точно, не сваришь, ДмиЛексеевич!
Ни слова больше! Цыц, козявка.
Так
Молчать! Дискалюк приложил палец к губам. Спокойно, спокойно. Вы, господин полковник, находитесь у друзей, которые вам желают только добра и которые хотели бы посоветоваться с вами
Фи, чтото нашло на меня, вдруг преобразился Ватраленко. Видать, здесь, в вашем кабинете, какието невидимые токи господствуют, мешают, нет, не мешают парализуют волю человека, как только он сюда войдет.
Дискалюк поднялся с места, зашел в потайную дверь за шторой, перед которой раньше стоял бюст картавого, вернулся с бутылкой водки и двумя стаканами.
Пропустим понемножку, согреемся, и весь паралич, как рукой снимет.
10
Ватраленко после этих слов окончательно пришел в себя, и даже зеленое сукно поправил на столе. Потом его рука скользнула к молнии на брюках, чтобы убедиться, что все хорошо. Затем достал расческу, поправил волосы на голове и с радостью ухватился за стакан со спасительной жидкостью.
За нашу независимую Украину! предложил Дискалюк, вставая.
За ее, родную, произнес Ватраленко, сидя на стуле.
Скучно жить, вдруг заявил Дискалюк.
Что вы, наоборот. И потом, вам ли говорить об этом?
Я думаю, как сделать так, чтоб изменить образ жизни
Что вы? ничего не надо делать, решительно ничего не надо менять. Разве рай на пекло меняют?
Меня все это не интересует: я одинок
Вы не одиноки. Мы все с вами. А потом у вас бункер. Случись атомная война, вы защищены.
Ты, я вижу, меня не понимаешь. Когдато я все силы, всю энергию отдавал народу, служению партии и жил, так себе, не шибко бедно, но и не зажиточно. Гдето, в подсознании, бурлила мысль, как бы выдвинуться, получать белее высокую должность, быть независимым не только политически, но и материально. Теперь у меня все есть и даже бункер есть. Когда я возвращаюсь домой даже очень поздно, я обхожу этот бункер вдоль и поперек и понимаю, что бункер это защита, от бандитов, от нежеланных гостей, от Маруньки в конце концов. Она все время ищет мой след, поливая его слезами и говорит: миленький, иде ты? но именно теперь я начинаю чувствовать какуюто неудовлетворенность, пустоту, а она хуже моей верной супруги Маруньки, надоевший мне хуже горькой редьки, ить все это придется покинуть. Эти берега, этот шум Тисы, эти мешки с долларами останутся, а меня нет: и днем и ночью я буду там, в темноте и сырости отдавать свое тело червям