Всякое бывает, Дмитрий Алексеевич.
Ты только все оформи документально, чтоб росписи были в получении материалов и денег в особенности. Знаешь, всякие проверки, комиссии, жалобы Чтоб нам с тобой не пришлось объясняться потом.
Мне бы еще хоть тридцать кубов хвойного леса, скромно запросил Лимон.
Я подпишу такое распоряжение сегодня же. Потом пригласишь на новоселье.
Но вы не придете, я заранее знаю.
Приду, да еще напьюсь до потери пульса. Я от нечего делать, начинаю прикладываться потихоньку.
Не стоит этого делать.
А что делать? ну что делать, скажи? Скука жить скучно вот в чем вопрос.
9
Начальники любого ранга это выходцы из рабочих и крестьян разной степени культуры, нравственности, мышления, которые из кожи вон лезли, чтобы дорваться до власти. Это такие же вчерашние плебеи, как все остальные. Разница только в том, что, получив неограниченные возможности, у них ослабевают нравственные тормоза, они не могут остановиться пред многочисленными соблазнами, они начинают уверять себя в своей исключительности и считают, что им все дозволено.
Осуждая своих начальников, мы должны осуждать и себя, потому что правители выходцы из нашей среды, они не явились к нам из другой галактики. Когда мы поносим их, мы не задаем себе вопроса, а какими бы мы были на их месте?
Смело можно сказать: зеркальное отражение нации в ее правительстве.
В государстве, где нет ни экономической, ни политической диктатуры, порядок навести невозможно. Многие думают, что на западе полная свобода. Это неверно. Там свобода только политическая. Ты можешь кричать: долой президента, да здравствует мраксизм или марксизм! и тебе никто не скажет ни слова. Но ты обязан трудиться, ибо, если не будешь трудиться, создавать материальные блага, ты никому не нужен, никто тебя с ложечки кормить не станет. А ты кричи, дери глотку, сколько душе угодно. Это и есть экономическая диктатура, которой у нас не было при коммунистах, и нет ее в настоящее время.
Дмитрий Алексеевич понимал это, как никто другой. Он пришел к этому постепенно, а когда наступило просветление, равно как и то, что изменить уже ничего нельзя, его охватила скука. Жажда накопительства начала угасать.
Французы предложили ему особняк в Париже за пятьсот тысяч долларов, а он стал кочевряжиться: мол, подумаю, посмотрю, спрошу дочь, захочет ли она жить во Франции, не зная языка.
В банках четырех стран Швеции, Германии, Испании и Франции, у него в общей сложности скопилось восемьсот миллионов долларов. Теперь мелкие взятки от местных божков его мало интересовали и эту миссию принятие по две три тысячи долларов, равно как и продажа должностей, постепенно начали переходить к помощникам и заместителям. И это был гуманный акт Дискалюка.
Он уже давно стал задумываться, почему он так одинок и несчастлив. «Иосиф был руководителем огромного государства, в его подчинении были миллионы рабов, каждый из которых почитал бы за счастье дотронуться губами до его башмака. Он был так велик, что обычные люди, кто его окружал, походили на комаров и больше комара они для него не значили. Почему так? Да потому, что он был богом, а бог высоко. Я же не бог. Мне надо быть ближе к моим прихлебателям, подпустить их к себе, повеселиться с ними. Кстати, Иосиф тоже устраивал сабантуи с дикими азиатскими плясками. Экие противные жирные рожи окружали его, брр!»
Не позволяя больше всяким мыслям будоражить его мозг, он нажал на кнопку вызова секретаря, и когда вбежала Леся с неизменной улыбкой на лице, сказал:
Мне нужен начальник милиции. Через десять минут я его жду.
Слушаюсь, будет сделано, Дмитрий Алексеевич, произнесла Леся и тут же повернулась к двери.
Никого ко мне не пускай.
Есть никого не пускать!
Начальник милиции Ватраленко примчался немедленно, уселся в кресло напротив Леси, часто дышал и вытирал пот со лба. Галстук съехал набок, молния на том месте, которое называется ширинкой, сползла, один сапог у него блестел, а другой серел от высохшей грязи.
Зачем так срочно, чтонибудь случилось, вы не знаете? Яя ничего такого, за мной ничего не водится, я ничего такого не совершил, так малость с подружкой побаловался, а подружка уж больно молодая, ей и шешнадцати нет. В ответственный момент она стала верещать, дескать, ее насилуют, требовала пять тышш. Тут я ее прогнал, а потом велел отстегать веревкой, вымоченной в ропе. Вот и все мои прегрешения.