Потом изволь протрезветь. Надолго! Сагат… Волчара ваш, насколько у вас хватит времени на него… Я подумаю до завтра, а вы, проф, постарайтесь до завтра уже что-нибудьпридумать . Вы ж у нас гений. И приведите Волчару в… э… состояние покоя.
– Боюсь, что тут я бессилен, - сказал Баймурзин кротко. - Хелен, я не пью. Рекомендую Трех Президентов. Он пьет. Кроме того, обеспечение психической целостности высшего командного состава Аякс входит в его прямые обязанности. Вызвать его с Массачусетса?
– Никаких Трех Президентов. Все, проф, забудьте обо всех. Я, вы иэто , - она показала на горестно глядящего на нее Нурминена. - Нурминен, убирайся. Видеть тебя не могу.
– Это моя квартира, - нагло сказал Нурминен. Хелен Джей огляделась и приподняла брови. Баймурзин хихикнул.
– Когда, Сагат, я слышу ваш смешок, - сказала Ларкин устало, - моя рука тянется к пистолету.
– Ну, не настолько уж я и культурен, - возразил Баймурзин.
– Минимум вы стали на себя напяливать, - сказала Ларкин. И верно: Баймурзин, предпочитавший обходится без одежды вообще, из уважения к Ларкин все-таки натягивал при ней на худые чресла шорты.
– Да, - сказал Баймурзин горделиво. - Кроме того, на мне ещё и контактные линзы. Так что я отнюдь не гол. Со всем, как метко заметил наш пьяный хакер, нашим решпектом. Где-то я это читал…
Ларкин поднялась, вытащила из настольного регистратора обойму с отчетом Нурминена и показала ее Баймурзину, вопросительно сделав лицом. Баймурзин качнул головой, отказываясь: на память он никогда не жаловался.
– Жду открытия, Сагат, - сказала Ларкин.
– Я гений, но не бог, - сказал Баймурзин мягко. - Однако, кое что у меня есть что сказать уже сейчас. Сказать? Или - до завтра?
Хелен Джей снова села.
– Говорите.
– Сказать я имею то, что доклад Эйно Нурминена ни в чем меня не разубедил. Я настаиваю на своем, Хелен. Рекомендация, совершенно официально: принимая решение, Хелен, помните мои слова, и, по возможности, все.
– Тьфу! - сказала Ларкин. - Я-то думала… Ладно. До завтра.
– До завтра.
Нурминен, оглушенный слоновьей порцией спиртного, тупо слушал их - не понимая ни единого слова.
Ларкин сильно потерла руками лицо, испачкала ладони в губной помаде, нахмурилась, достала платок, стерла помаду с губ, с ладоней…
И вышла вон.
– Хотел бы я услышать слова… - смутно сказал Нурминен, пытаясь исполнить процедуру вежливости: вставанием проводить начальника.
– Сидите, Эйно, - сказал Баймурзин. - Она уже ушла. Ваш порыв пропадет впустую.
Однако, гений ошибся. Нурминен не мог вот так, сразу, остановиться и продолжил процесс, и тут дверь раскрылась и Ларкин появилась снова.
– Ого! - сказала она. - Хорошо, Эйно. Садись.
Нурминен сел вбок, мимо кресла.
– Точность - вежливость королей… - пробормотал Баймурзин, помогая Нурминену подняться с пола.
– Садитесь ближе, - сказала Ларкин. - Решение принято. Будете слушать меня очень внимательно, абсолютно все запоминать, спорить со мной запрещаю, все равно ничего не добьетесь. Сагат, включите свою жужжалку.
– Да, Хелен, конечно, включаю, - сказал Баймурзин с несвойственной ему поспешностью. Коряво, на соплях и изоленте собранный приборчик появился, словно по волшебству, у него в руке.
– Защищено, - доложил Баймурзин.
– Слушайте меня, вы, двое, - сказала Ларкин. - Небольшая декларация. Известно, что Галактика потеряла за время войны с НК шесть густонаселенных планет, так?
– Но… - пискнул сильно протрезвевший Нурминен. Голос его плохо слушался.
– Заткнись. Я не как начальник сейчас с вами разговариваю. Я вас вербую, что-то вроде этого. Эти шесть миров, уничтоженных в самом начале войны - не на моей совести, поскольку я тогда была ещё сопливой шлюшкой с джойстиком в ручонке.