Борислав протянул руку в ответ. Он осторожно сошел по ступеням и замер в недоумении.
Где мы, Франц? Вокруг ничего нет. Все белое. Что это за место?
Как проницателен ваш ум. Вы сказали, что ничего нет, и это лучшее, что можно сказать об этом месте. Мы нигде, ваше императорское величество.
Нигде?
Да, заговорщицки ответил Франц и жестом указал следовать за ним.
Но все-таки, это должно где-то находиться, спустя пару минут заметил Борислав.
Карета, как вы изволили видеть, ваше императорское величество, исчезла. Она связывала вас с привычным миром. Но если вы хотите все же знать, где находитесь, то Франц, остановившись, многозначительно посмотрел на Борислава. То это находиться здесь. И Франц приложил указательный палец к виску. Это внутри вас.
Борислав захотел возразить. Неужели вот это белое безмолвие и есть он, только изнутри? Неужели это его ум: пустой и безблагодатный? Да, если обозначить сию пустыню, окружавшую их, одним словом, то это слово безблагодатная. Но Борислав задал другой вопрос:
Почему ты называешь меня императором? Я ведь цесаревич.
Я увидел корону на вашей голове. Я видел ее мгновение. Это было предчувствие, а оно не обманывает. Вы станете императором.
Как хотел бы я быть королем в вашей стране, а здесь, то есть там, в той варварской стране никогда.
Ваше императорское величество, не будем говорить о суетном и мелком. Я пойду впереди, а вы шагайте по моим следам, смотрите мне в спину и вспоминайте что-нибудь душеспасительное.
И Борислав пошел следом за Францем. Франц шагал уверенно. Ему было знакомо это безликое место.
Борислав боялся потерять провожатого из вида. Он, вцепившись взглядом в узкую спину Франца, пожелал думать о душеспасительном, но в голову ничего не приходило. Читать молитву? Странно и глупо. Здесь нет ни земли, ни неба. И куда устремлять поток церковной благодати, неизвестно. Возможно, вверх, а, возможно, вниз. Нужно вспомнить что-нибудь хорошее. Из детства, к примеру. А было ли оно? Франц сказал, что это нигде. Наверно, это и никогда. Сознание спуталось и утонуло в убаюкивающей какофонии мыслей.
Франц исчез. Борислав сглотнул испуганно. Он заметил спины идущих солдат. Да, это солдаты. Они, одетые в теплую одежду, несли через плечо странные короткие мушкеты. Рядом с солдатами ехали повозки без лошадей. Повозки грохотали металлически и урчали как голодные звери.
Взводу удалось войти в город без потерь по единственной не перекрытой врагом дороге. Дороге жизни, как ее назвали. Она стала тонкой нитью, связавшей город с миром. Но путь, по которому доставляли продукты, медикаменты и многое, что необходимо для выживания горожан, был опасен. Часто налеты вражеской авиацией уничтожали обозы. Гибли люди.
Правда, в этот раз морозный воздух звенел непривычной тишиной. Уже спустилась ночь, и колючее молчание звезд зависло над колонной. Она тянулась и тянулась сквозь белое безмолвие. Только рев грузовиков, лязг металла и редкие разговоры. А небо спокойно. Люди отвыкли от мирного неба.
Среди бойцов взвода был Леонид. Он, погрузившись в свои мысли, вспомнил, как его друг Данила однажды сказал, что беспокойство, вызванное тишиной, не беспочвенно. Это предчувствие, а оно куда важнее на войне холодного рассудка. «Не знаю, сказал тогда Леонид, возможно, ты заблуждаешься».
Сейчас Данила шел впереди. Леонид видел его фигуру в мешковатой телогрейке, и она показалась почему-то нереальной. Не сочеталась аристократичная внешность Даниила, с этой простой и грубой одеждой.
В тоже время в фигуре Даниила, ее движениях не было ничего героического. Солдат. Рядовой. Незаметный человек, каких миллионы. Но льдисто-серые глаза Данилы вот то, что привлекало внимание. Взгляд легкий, теплый и в то же время печальный и холодный. «Под стать этому городу, застывшему в морозном воздухе, как муха в янтаре», подумал Леонид и улыбнулся странному сравнению.
Случались свободные минуты, Леонид рассказывал другу о городе. Леонид не раз бывал здесь в мирное время, а теперь спешил поделиться воспоминаниями с Данилой. А Данила сосредоточено слушал и кивал, понимая с сожалением, что не увидит тех красот, ведь он никогда не был в городе до войны.
Сейчас большая часть строений обезлюдила. Они, казалось, замерли и сжались в ожидании неизвестности. Что ждет их завтра? Переживут ли они еще один день, или налет вражеской авиацией разрушит их?