С утра дед оделся так, как он одевался на майский парад Победы. Предварительно записавшись на прием к городскому голове и взяв с собой обоих сыновей, направился в приемную к чиновнику. Надо сказать, что председатель горисполкома знал деда, и знал его очень хорошо. Терпеливое ожидание в приемной порядка двух часов уже вызвало у деда плохо скрываемое беспокойство и раздражение. Но тем не менее он бодро поглядывал на сыновей, как бы давая понять: ну что поделать, видно, у председателя много работы. Войдя в кабинет, он вежливо представился. Председатель, улыбаясь, ответил:
Ну как же, как же. Я прекрасно вас знаю, вы человек республиканского масштаба, и ваши заслуги перед республикой не забываются. С чем пришли, слушаю вашу просьбу, чем могу помочь?
Вот это мои сыновья, кивая в сторону юношей, сказал дед, только закончили с отличием институты. И я им обещал после окончания вуза машину.
А, машину, прервал деда чиновник и как-то сразу посерьезнел. Это хорошо, что ваши дети окончили институт. Я вас поздравляю. Чиновник замолк и внимательно стал изучать документы, лежащие перед ним на столе. Потом поднял голову и сказал: Седрак Сафарович, очень сожалею, нет машин. Никаких нет. Я все понимаю и вас очень уважаю, но не могу помочь. Никак.
С этими словами чиновник, как бы предупреждая дальнейшие дискуссии, встал из-за стола, подошел к юношам и пожал им руки со словами поздравлений. А потом сделал шаг по направлению к двери, чтобы открыть ее.
Было видно, что дед почувствовал себя очень неуютно. Брови сошлись к переносице, и он уже был готов что-то предпринять. Но что? Под всеми годами его служения Родине лицемерный и алчный чиновник подвел отчетную черту.
Но что для деда было намного важнее в этой ситуации это то, что его непререкаемый авторитет перед детьми казался пошатнувшимся. Какую-то долю секунды дед еще колебался, но потом гордо поднял голову и, полный достоинства, даже не посмотрев в сторону склонившего голову чиновника, направился к выходу, демонстративно стуча тростью о надраенный паркет кабинета.
Уже на улице плечи деда опустились, и он остановился, опершись руками на трость. Оба сына обняли его с двух сторон.
Папа-джан, даже не думай и не переживай. Мы сами все, что надо, купим. Не сейчас. Но все будет. Все будет так, как ты хочешь.
Так и случилось.
Квартал самостроя на территории Столичного полка насчитывал порядка двадцати пяти домов. Двери этих домов всегда были открыты, и, проходя по улице, по пряным и стойким запахам можно было безошибочно определить, что на ужин у соседей. Отец и дядя, оставив служебные автомобили с водителями, предпочитали эти несколько десятков метров до отчего дома пройти пешком. Они не шли, они плыли в этом аромате невероятно сложной и трудоемкой армянской кухни, махая рукой в ответ на приветствия соседей.
Когда братья навещали своего отца, в направлении его дома выстраивался весь квартал. Мой отец долгое время возглавлял инженерную службу Центрального района, а вопрос выделения квартир тогда стоял очень остро: очередники ожидали жилья десятки лет. Тогда же дядя Левон возглавлял Главное мобилизационное управление Министерства обороны.
Братья заходили во двор, уже сопровождаемые многочисленными соседями, и прерывали игру бабушки с подругами в карты. Начиналась привычная суета. Все устраивались за столом под виноградным шатром, кто-то приносил нарды. Обмен новостями сопровождался ритмичным стуком нардов и объявлением цифр, выпавших на неблагодарных кубиках зарах.
Лева-джан, а моего сына не могут послать служить ну хоть чуть-чуть поближе? Не могу я так далеко ехать, колени вот совсем не работают, говорил один из соседей, почему-то похлопывая себе по голеням.
А ты зачем едешь? Это он служит, а не ты, отмечал дядя, щелкая костяшками нардов и подмигивая брату. Не так ли, Рафаэль Седракович?
Мой отец серьезно кивал в ответ:
Давай лучше я тебя к профессору по суставам направлю.
Дядя Лева и мой отец были больше, чем братья. Однажды, после незапланированного обследования, дядю Леву экстренно уложили на операционный стол речь шла о срочной замене клапана. Пока озадаченные доктора готовили его к сложному хирургическому вмешательству, он строго-настрого запретил своим родным говорить об этом брату до того момента, как операция закончится. Операция длилась долгих восемь часов. После пятого часа ожидания племянник не выдержал и позвонил моему отцу. Через час отец был в аэропорту и уже через четыре часа ждал у дверей реанимационной палаты.