Вообще же, каждый пользовался тем, чем его одарила судьба и природа. Пушкин был поэт он, соответственно, читал стихи. Богач завлекал роскошью. Подтянутый гусар хорош был в танцах. Живописец, разумеется, писал портрет.
Чеховский «Дом с мезонином», написанный в 1896 году, раскрывает нам глубины чувств истинного художника, а заодно намекает на то, как эта творческая профессия способствует обольщению: «Я любил Женю. Должно быть, я любил ее за то, что она встречала и провожала меня, за то, что смотрела на меня нежно и с восхищением. Как трогательно прекрасны были ее бледное лицо, тонкая шея, тонкие руки, ее слабость, праздность, ее книги. А ум? Я подозревал у нее недюжинный ум, меня восхищала широта ее воззрений, быть может, потому что она мыслила иначе, чем строгая, красивая Лида, которая не любила меня. Я нравился Жене как художник, я победил ее сердце своим талантом, и мне страстно хотелось писать только для нее, и я мечтал о ней, как о своей маленькой королеве, которая вместе со мною будет владеть этими деревьями, полями, туманом, зарею, этою природой, чудесной, очаровательной, но среди которой я до сих пор чувствовал себя безнадежно одиноким и ненужным.
Останьтесь еще минуту, попросил я. Умоляю вас.
Я снял с себя пальто и прикрыл ее озябшие плечи; она, боясь показаться в мужском пальто смешной и некрасивой, засмеялась и сбросила его, и в это время я обнял ее и стал осыпать поцелуями ее лицо, плечи, руки.
До завтра! прошептала она и осторожно, точно боясь нарушить ночную тишину, обняла меня. Мы не имеем тайн друг от друга, я должна сейчас рассказать все маме и сестре Это так страшно! Мама ничего, мама любит вас, но Лида!
Она побежала к воротам.
Прощайте! крикнула она.
И потом минуты две я слышал, как она бежала».
Увы, в этом конкретном случае означенная Лида все испортила не дала согласия на брак, молодые люди расстались. Но, как правило, все эти Лиды бессильны перед обаянием человека, стоящего перед мольбертом в свободной черной блузе, с длинными вьющимися волосами и, прищурившись, глядящего в дальние дали.
* * *
А в Ярославской губернии одно время была популярна романтическая песня, которая так и называлась «Портрет»:
Любим город невелик,
Виноградом обнесен.
В этом саде-винограде
Тут девочка гуляла,.
Неописана краса
Позволь, кралечка милая,
Вам словучешко сказать,
С вас патретик срисовать.
Я срисую с вас патрет,
В Петенбурх город пошлю,
В Петенбурх город пошлю,
И отправлю в гармитаж.
Вся столица обратилась
В гармитаж патрет смотреть
«Уж как что-то за патрет
Неужели человек?
Что за прелесть, за краса!
Неужели девица?»
Молодцу красна девица
Показалася весьма.
Эта песенка была двойного действия художник мог действительно писать портрет, а его сладкоголосый коллега по соблазну петь про этот портрет песню под семиструнную цыганскую гитару. Простодушные провинциалки под такое пение, ясное дело, млели.
Когда осенью 1834 года Михаил Глинка увлекся Марией Петровной Ивановой, он особо не раздумывал. Конечно, музыка вот его путь к женским сердцам. Он стал учить ее петь, и через некоторое время она уже довольно хорошо исполняла его романсы, а спустя полгода молодые обвенчались.
В том же 1834 году Герцен ухаживал за своей будущей супругой, двоюродной сестрой Натальей Захарьиной. Брал, разумеется, оригинальностью, демонстративным попранием мещанских устоев. Герцен писал: «Мы встретились на кладбище. Она стояла, опершись на надгробный памятник, и говорила об Огареве, и грусть моя улеглась.
До завтра, сказала она и подала мне руку, улыбаясь сквозь слезы.
До завтра, ответил я.., и долго смотрел вслед за исчезавшим образом ее.
Это было девятнадцатого июля 1834».
В 1834 году Лев Толстой прогуливался с братьями и их общей подружкой, молоденькой девушкой Юзенькой, и случайно оказался в саду у господина Осташевского. Сад произвел впечатление. Биограф писателя П. Бирюков утверждал: «Сад показался им невероятной красоты. Там были пруд с лодками, флагами, цветы, мостики, дорожки, беседки и т. д.; они шли, как очарованные».