Эт-то что за выкрутасы?!
Завуч.
Тролль с дружками быстро приняли невинный вид.
Ольга Денисовна, это всё он
Я всё видела! гадюкой прошипела завуч. Туманский, в медпункт его! А вы
Туман почти донёс рыжего до двери, когда тот, вяло сопротивляющийся, наконец, собрал все силы и вырвался. Выплюнул ему в лицо, чуть не забрызгав кровью из разбитой губы:
Чего ты влез? Тебе больше всех надо было, да?!
И со всей дури врезал кулаком Туману в скулу.
Точнее, попытался врезать.
Танцор увернулся, перехватив дрожащую руку. Казалось, окровавленный рыжий («Как там его? Крест?») так и нарывается на драку. И неважно, кто перед ним Тролль, не Тролль. Главное, чтоб били.
Точно сам себя наказывал. Непонятно только, за что.
Что у тебя стряслось? сочувственно, тихо спросил Туман.
Крест всхлипнул, рука его обмякла.
Он сполз на пол
И вдруг заплакал.
Глава 4. Монти. Звезда для любимой
Он плакал, размазывая слёзы по избитому лицу, затравленно метался. А вокруг плясали, дикарями-людоедами плясали мелкие мучители:
Урод! Жидёнок! У-у-у
Если в кране нет воды
У-у-у, паршивец!
значит, выпили жиды!
Жидёнок! Жидёнок! Жи
Матвей появился из ниоткуда. На раз-два отвесил по звонкой оплеухе двум ближайшим пацанам, на три-четыре отпихнул тех, кто ещё не убежал. На пять поднял с пыльной земли плачущего Даниэля. Отряхнул, как мог, его костюмчик и оглянулся.
Хулиганьё отбежало не так далеко, как он думал. Пряталось теперь у дальнего конца забора, сверкало крысиными глазками.
Не реви, уже нормально всё, Матвей ласково погладил Даниэля по голове, и тот всхлипнул. Потопали домой. А то там тётя Фира, небось, всю улицу уже взбаламутила
И они пошли. До коммуналки было ещё три квартала.
Хулиганы не отставали, брехливыми собачонками бежали позади. Тявкали время от времени, поддеть пытаясь.
Дядь, а, дядь
«Дядя» шестнадцати лет от роду усмехнулся в едва отросшие усы.
А ты его куда? Зачем?
Знамо зачем кровь-кишки выпускать!
Улыбка Матвея на секунду исчезла. Вернулась.
Не, они ж так только с христьянами поступают.
А как?
Младенцев крадут. И на их крови мацу́ свою замешивают
«Враньё!»
На челюсти Матвея заиграли желваки, а рука, что держала потную ладошку Даниэля, стиснулась крепче.
Даниэль оглянулся на шпану. Затем обеспокоенно посмотрел на Матвея.
Дядь, а, дядь
Слу-у-ухай, так я ж его знаю. Мамка рассказывала!
Что? Что?
Так это ж этот. Безотцовщина!
Моть, не слушай их тихонько попросил Даниэль.
Матвей, не убирая улыбки, глянул на чумазого друга и подмигнул. Но за улыбкой скрывались крепко сжатые зубы.
У него отец в войну пропал.
Или не пропал.
Наши прибили!
За то, что с фашистами нюхался!..
Или вообще слинял. Со всякими недобитками теперь на пляже валяется! За границей!
А мать его
Тут уж Матвей не выдержал. Бросил Данькину ручонку, развернулся единым движением на каблуках во взгляде чёртики, кулаки сжаты для драки
Хулиганьё бросилось прочь. С писком, визгом и хохотом.
А потом снова на хвост им сели. Так и довели до коммуналки.
«До нервного тика», подумал Матвей.
Разумеется, тётя Фира уже неслась им навстречу, в шлёпанцах и бигуди.
Данечка! Нашёлся!..
Были объятия, слёзы Кулак в сторону хулиганов. А затем чайные посиделки в тёть-фириной комнате.
Обмазав Даниэля йодом до такой степени, что он стал похож на индейца, тётя Фира завела привычную речь:
Вот вырастешь большой-пребольшой, умный-преумный мальчик В науку пойдёшь, а они Да что они тьфу! Шпана, бандиты! Ясно всё, по одному слову. А ты у нас
Матвей слушал, держа розетку с вареньем из крыжовника. Цеплял вязкую, липкую массу чайной ложечкой и мрачно думал. Вот закончит Даниэль школу, захочет на особо престижный факультет поступать И поймёт, что на одних мозгах туда не пролезешь. Не сможешь учиться там, где хочется, ведь не только шпана гнобит евреев: есть в некоторых институтах негласное правило, определённый процент для той или иной национальности. Дискриминация.