– Ты уничтожил прекрасное, чтобы подчеркнуть аргумент, которого я заведомо не могу принять.
– Да уступи же ты наконец! – взмолился Линдсей. – Во имя милосердия!
– Это не в моих полномочиях.
Линдсей покинул оранжерею и, едва миновав шлюз, вылез из отсыревшего скафандра.
– Я тебя предупреждала, – сказала Нора.
– Она же самоубийца! Зачем? Почему вы ей подчиняетесь?
– Потому, что она нас любит.
ESAIRS XII, 23.02.17
– Хорошо, я объясню тебе про секс, – сказала Нора. – Дай руку.
Линдсей подал левую. Нора, притянув ее к себе за запястье, глубоко забрала в рот его большой палец. Через несколько секунд она отпустила руку.
– Что ты чувствовал?
– Тепло, – сказал Линдсей. – Сырость. И некоторую не слишком приятную интимность.
– Точно так же и секс под супрессантами. В нашей Семье есть любовь, но эротики нет. Мы – солдаты.
– То есть вы химически кастрированы?
– Предрассудок. Ты никогда такого не ощущал. Но по этой причине предлагаемая тобой оргия даже не подлежит обсуждению.
– Карнавал – не оргия, – объяснил Линдсей. – Это такая церемония. Церемония общности и доверия. Она связывает группу. Это вроде как когда животные сбиваются в кучу.
– Ты слишком многого просишь.
– А ты не понимаешь масштабов проблемы. Они же не тел ваших хотят! Они хотят вас убить. Они вас ненавидят – за эту самую вашу стерильность! Ты не знаешь, как я их уговаривал, упрашивал, убеждал... Понимаешь, тут применяются галлюциногены. На Карнавале мозг превращается в студень. Рук своих собственных не чувствуешь – не то что чьих-то там гениталий. Ты беспомощен наравне со всеми, вот в чем суть. Нет никаких игрищ, политики, чинов, обид... Самого себя – нет. А после Карнавала – словно бы наступает первый день Творения. Все улыбаются... – Линдсей, моргнув, отвел взгляд. – Все без обмана, Нора. Их вовсе не правительство объединяет, а сознание. Карнавал – это кровь, спинной мозг и пах.
– Этот метод – не для нас, Абеляр.
– Однако – если бы вы только могли присоединиться к нам! Один раз, всего на несколько часов! Мы избавились бы от напряженности, по-настоящему поверили бы друг другу! Нора, ведь секс – не ремесло. Это – живое, человеческое, едва ли не последнее, что у нас осталось! Да какого хрена! Что вы, в конце концов, потеряете?
– Это может оказаться ловушкой. Вы можете подавить наше сознание наркотиками и убить нас. Риск.
– Пусть риск! Его можно свести к минимуму. – Он взглянул ей в глаза. – Я говорю с тобой об этом на основе достигнутого нами доверия. Мы можем попробовать.
– Мне это не нравится, – сказала Нора. – Я не люблю секс. Особенно с дикорастущими.
– Речь идет о всей вашей генолинии, – напомнил Линдсей.
Он извлек из-за лацкана упрятанный туда заряженный шприц и насадил на него иглу:
– Я готов.
Искоса взглянув на него, она достала свой шприц.
– Тебе может не понравиться, Абеляр.
– А что это?
– Супрессант. С фенилксантином, для поднятия ай-кью. Ты поймешь, что мы чувствуем.
– А у меня – неполная Карнавальная смесь, – сказал Линдсей. – Только половинная доза афродизиаков плюс мышечный релаксант. Сдается мне, ты в этом нуждаешься – с тех пор, как я сломал твоего краба. Дерганой стала.
– Похоже, ты лучше меня знаешь, что мне нужно.
– А ты – что мне. – Линдсей закатал рукав своей блузы. – Вот так, Нора. Сейчас ты можешь убить меня, а после сослаться на аллергическую реакцию, стресс – что угодно. – Он окинул взглядом свои аляповатые татуировки. – Но лучше не стоит.
– Ты ведешь съемку? – с подозрением спросила Нора.
– Я не терплю камер у себя в комнате.
Он достал из стиренового шкафчика два эластичных жгута и один подал ей.
Своим жгутом он туго перетянул бицепс. Она сделала то же. С закатанными рукавами, они терпеливо ждали, пока не набухнут вены.