Не-ет, братцы, мы с вами вечные сверчки! Как в стрипбарах вокруг своих шестков крутимся! За что таких помнить? Взять того же Мисиму как достойно погиб! Изящно, дерзко! Не напиши он вовсе ни одной книжки, всего равно бы запомнили.
Подумаешь, сэпуку сделал.
Не смущай народ, говори нормальным языком!
Я нормально говорю сэпуку, харакири какая разница?
Разница есть. Для японцев это акцент! Немаловажный! Вот Ферхюльст сделал харакири. Тоже, между прочим, в сорок пять
Да не делал он себе харакири! Спокойно умер своей смертью, когда был уже академиком
Друзья мои, не о том вы спорите. Не о том! Дело не в смерти Мисимы, а в том, что ей предшествовало. А предшествовало то, что на военной базе в Итигае писатель взял в заложники не кого-нибудь, а самого японского командарма! После чего забаррикадировал с товарищем выход и с балкона перед солдатами произнес пламенную речь. В частности, призвал к перевороту и смене власти. Вот это был поступок!
Здрасьте! И что вы тут нашли красивого?
Отвага всегда прекрасна. Особенно на миру. Можно повеситься в шкафу, а можно и на мраморной руке вождя на какой-нибудь заглавной площади. Согласитесь, есть разница?..
Павел почувствовал, что голову у него начинает кружить совсем как на детской карусели.
Ну-с? Как вам наши дебаты? тихо поинтересовался у него Галямов.
Не знаю, честно признался Павел. Хотя Каддафи и впрямь жалко практически коллега, стихи писал, Джамахирию сочинил. Нам такого точно не придумать.
В том-то и дело, дорогой мой. В том-то и дело! шепот Галямова тут же перерос в басовитый рокот, руки мэтра, точно пара встревоженных голубей, вспорхнули с колен, и Павел зачарованно проследил за их полетом. Как-то красиво это у Галямова получалось не то дирижировал, не то рассекал пространство двумя отточенными шашками.
Я тоже в растерянности, Павлуш. Уже лет тридцать архивы открыты, а ясности не прибавляется. Людей макают в чернильницу и на полотне новой истории выводят изящные каракули
Господа, товарищи! Минуточку внимания! параходным гудком перекрыл общий гомон председатель союза. Может, сделаем паузу и выполним, наконец, возложенную на нас миссию?
Народ, поперхнувшись, умолк, чем и воспользовался премудрый Василий Гаврилюк, послав вверх особенно густой клуб дыма.
Итак, кто за то, чтобы открыть, наконец, наше маленькое собрание?
Вместе со всеми Павел поднял руку. Кисть и плечо тотчас отозвались тупой болью, напомнив о хватке ребят в штатском.
Василий, не тяни резину, прогудел из кресла Галямов. Все в курсе, что это Миша нас сюда заманил, вот и дай ему слово. Раньше начнем, легче разбежимся.
Василий Гаврилюк добродушно пыхнул дымком, отчего пышные усы его на секунду стали еще пышнее, и согласно качнул головой.
Что ж, добрый человек сказал, мы его услышали. Слово предоставляется Михаилу.
С места немедленно вскочил Ржавчик. С речью, с монологом и очередным многообещающим проектом.
Глава 5
К манере Ржавчика произносить монологи следовало привыкать постепенно. Глаза Михаила даже не бегали, а прыгали. Вправо и влево, вверх и вниз этаким елочным зигзагом. Не поймаешь и не зацепишь. В итоге люди, конечно, терялись и никли, сам же Михаил опрометчиво относил это на счет силы своего убеждения, и временами даже скромно поминал о тяготах врожденной харизмы и речевого обаяния. Со временем к странностям поведения Миши Ржавчика Павел привык, да и остальные в союзе смирились. В сущности, это была всего лишь форма крайне умеренного эскапизма. Все из этой жизни рвут когти кто в клубы и гаражи, кто в музеи или театры, кто за город, а кто и за кордон. Миша Ржавчик не являл собой исключения: убегал, как умел, главным образом глазами. И то сказать, другие с его образованием и гибкостью языка давно отирались бы в думе, игрались бы в откаты, рулили бы заводами и целыми регионами, Ржавчик же честно застрял среди низовых звеньев. Проще говоря среди народа. Тут не только глазками запрыгаешь, еще и думать с перепугу начнешь. Вот и у Миши бурлили в головушке идеи одна перченее другой. Совсем как перловка в туристическом котле. Жаль, всегда не хватало какой-нибудь малости сольцы, укропа или перчика. Блестящие начинания Ржавчика буксовали на старте, а многоэтажные проекты рано или поздно давали трещину. И все-таки Миша Ржавчик продолжал стараться. В этом заключался смысл его жизни, говоря современным языком карма. За бешеную эрудицию многие почитали Мишу умным, у самого Павла Ржавчик вызывал двойственное впечатление. Администратором союза и впрямь можно было порой любоваться, иной раз его выступления вызывали бодрящую оторопь, однако ум тут был решительно ни при чем. Как говаривал премудрый Бирс: «эрудиция всего лишь пыль, вытряхнутая из книг в пустой череп». Сказано это было именно о Ржавчике, и потому Миша был для Павла, прежде всего, уникальным и неотрывным сегментом союза, без коего существование литераторов города Исетьевска, бесспорно, лишилось бы весомой части своей кинетики. Ржавчик был катализатором их маленького социума, а временами становился и подлинным детонатором. Жизнь рядом с ним сулила очевидный риск, но жить без Миши было бы ужасно скучно.