Не то, не то!.. -- Он резво пробежал по проходу и поднялся на сцену. -- Категорически не то! Вы произносите монолог так, словно для вас не существует вопроса. Вы заранее отвергаете эту трагическую возможность -- "не быть". Вы презираете ее! Сеня, дружочек, откуда в вас эта агрессивность? Вы же интеллигентный еврейский мальчик, это должно быть противно вашей сути. Если хотите -- даже сути национального характера!
-- Ну почему? -- попытался возразить Артист. -- Еврейские мальчики в войне Судного дня раздолбали арабов всего за шесть дней.
Режиссер решительно затряс головой:
-- Я не о том, совсем не о том! Ваш герой, принц Датский, Гамлет, а не израильский штурмовик! Двойственность, вечный разлад в душе, мучительная борьба не с арабами, а с самим собой, со своим "вторым я"! В вас есть этот душевный разлом, я это прочувствовал на просмотрах и поэтому взял вас на эту роль. Это величайшая роль и самая загадочная в истории мирового театра! Я разгадал эту загадку, я нашел на нее ответ. Наш Гамлет станет сенсацией на всех сценах мира!
-- В чем же ответ?
-- Нет, дружочек, нет и еще раз нет! Вы сами должны найти его. Я могу вам в этом только помочь. Вы успеваете записывать? -- неожиданно обернулся он к темному зрительному залу.
-- Он нас, что ли, спрашивает? -- удивился Валера.
Оказалось, не нас. От режиссерского пульта поднялась какая-то девица с толстым гроссбухом в руках.
-- Все до последнего слова, -- сказала она.
Но и вопрос Валеры не остался без ответа. Слух у режиссера был, как у хорошей овчарки. Он всмотрелся в глубину партера и довольно резко спросил:
-- Почему в зале посторонние?
-- Сейчас выясню, Леонид Давыдович. Девица подошла к нам и строго сказала:
-- Господа, мы будем рады видеть вас на премьере. А сейчас репетиция. Это -- таинство. Прошу вас удалиться.
-- Миленькая! -- взмолился я. -- Мы из Калуги, из молодежного театра-студии. Специально приехали посмотреть, как работает такой большой мастер, как Леонид Давыдович.
А сам подумал: "Только бы фамилию мастера не спросила!"
-- Вы его знаете? -- с некоторым недоверием поинтересовалась она.
-- Да кто ж у нас в Калуге его не знает! -- вмешался Боцман. Но тут же понял, видно, что слегка зарвался, и уточнил: -- В нашем театре-студии.
-- Я спрошу у Леонида Давыдовича.
Она поднялась на сцену, что-то сказала режиссеру. Тот мельком взглянул в нашу сторону и великодушно кивнул: ладно, пусть, мол, сидят.
Ему было лет сорок пять. Длинные, до плеч, волосы -- черные, не слишком ухоженные. Круглое бабье лицо. Красный бархатный пиджак, а на груди -завязанный пышным узлом шелковый шейный платок, черный в белый горошек. Я хотел сказать ребятам, на кого он кажется мне похожим, но воздержался.
-- Итак, продолжим. Досадно, что еще не готов ваш костюм. Я понимаю: непросто ощутить себя датским принцем в этой джинсе. -- Слово "джинса" он произнес с нескрываемым отвращением. -- Но все же попробуем. Представьте: на вас черное жабо, на плечах -- буфы, ноги обтянуты тонким черным трико -так, что виден рельеф каждой мышцы, каждая деталь вашего прекрасного тела.
-- Каждая? -- переспросил Артист. -- Как у солистов балета?
-- Вот именно! А в руках у вас -- этот кинжал. Вы чувствуете его вес?
--Да.
-- Вы чувствуете опасность, исходящую от этой стали, острой как бритва?
Артист провел лезвием по ногтю, согласился:
-- Да, хорошо наточен.
-- Вы чувствуете, как тонка ваша одежда, как беззащитна ваша кожа, как легко эта сталь войдет в ваше тело?
-- Ну, это смотря куда ткнуть.
-- Да нет же! Мы не о том сейчас говорим! В этом кинжале -- ответ на самый мучительный для вас вопрос: быть или не быть?
-- Я не понимаю, почему он для меня мучительный! -- почти с отчаянием проговорил Артист. -- Не понимаю, хоть вы меня убейте!
-- Сейчас поймете, -- пообещал режиссер.