Кассан даст вам все необходимые объяснения. Всего хорошего, комиссар. Держите меня в курсе.
Он протянул Марею руку и заспешил к двухэтажному белому зданию из стекла и цемента.
– Сюда, – показал Кассан. Марей остановил его.
– Я не турист и не представитель миссии, – сказал Он улыбаясь. – Я просто хочу взглянуть на лабораторию, где работал Сорбье.
– Боюсь, что у вас слишком… классическое представление о лаборатории, – ответил Кассан. – В действительности весь центр и представляет собой лабораторию. Вообразите себе некий физический кабинет, где вот это все – аппаратура для опытов…
Он обвел рукой высокие электрические мачты с проводами, увешанными разноцветными шариками, подъемные краны, казавшиеся хрупкими под грозовым небом, каркасы строящихся зданий, плоские крыши.
– Понимаю, – сказал Марей. – Но был же у него свой уголок?
Кассан усмехнулся и постучал пальцем по лбу.
– Его уголок, – прошептал он, – это здесь.
Они поднялись по ступенькам, и Кассан открыл высокую застекленную дверь.
– Это отдел металлургии и прикладной химии…
Они пересекли вестибюль. За столом, уставленным телефонами, охранник ставил штампы на пропуска. Марей замер на пороге первой лаборатории.
– Проходите, – сказал Кассан. – Тут еще много других.
– Понимаю, – проворчал Марей. – Метрополис.
Зал, вероятно, был огромным, но казался маленьким, так как его загромождали гигантские аппараты. Трубы, пучки проводов, лампы, стеклянные трубки цеплялись за рамы, подобно вьющимся растениям, карабкающимся по сводам туннеля. Молчаливые люди в белых халатах ходили взад и вперед среди этого необычайного цветения, склонялись над циферблатами, передвигали какие-то ручки. Казалось, от самих стен и пола исходило жужжание, словно слетелся рой пчел. Марей шагал осторожно, с опаской.
– Здесь, – вполголоса рассказывал Кассан, – доводят до кондиции вещества, замедляющие реакцию нейтронов…
– А Сорбье?…
– Он все контролировал. Его работа начиналась после того, как кончалась работа других. Он, если хотите, суммировал результаты.
Лаборатории следовали одна за другой, и Марей почувствовал растерянность. Слишком быстро сменялись картины, и такие разные. Они покинули высокий, напоминающий собор зал, под куполом которого двигался мостовой кран, и вошли в огромную комнату с низким потолком, похожую на блокгауз, где, склонившись над пультом в форме подковы, сидел всего один инженер: он следил, как перед ним, вдоль стены вспыхивали светящиеся сигналы, скользили непрерывной чередой синие, красные, зеленые огоньки, фосфоресцирующим светом мерцали экраны, дрожали на серебряных циферблатах тонкие, как волоски, стрелки. И всюду тяжелые двойные двери из стали, передвигающиеся на роликах и снабженные непроницаемой прокладкой. Всюду сигналы: «Не входить»… «Входите»… А были залы, похожие на внутренность радиоприемника, только несравненно большего размера, и еще такие, что напоминали музеи: реакторный зал, циклотронный…
– Пока все это только конструируется, – пояснял Кассан. – Мы еще отстаем от американцев, англичан, русских…
– Они в курсе ваших работ?
– Конечно.
– А изобретение Сорбье?
– Им известен его принцип. В этой области секретов нет. В тайне держится сама технология работ. Тот или иной метод может обеспечить перевес на какое-то время, ну скажем, на год или на два. Метод Сорбье дает нам временное преимущество.
– А не глупо ли было тогда убивать такого ценного человека, как Сорбье?
– Конечно, глупо. Я не верю в преднамеренное убийство.
– Где он работал, когда проводил опыты?
– Сейчас увидите.