Короче, кассету я извлек с нужной наклейкой, однако заиграл почему-то не Моцарт, а «Мунлайт ин Москоу» Криса де Бурга. Этого ирландца я тоже уважал. Ирландцы вообще талантливый народец. Дружок мой Вараксин как-то утверждал, что талант закономерная черта всех угнетаемых племен. Вроде компенсации за невеселую жизнь. И те же гонимые поляки в труднейшие из своих времен подарили миру Митцкевича, Шопена, Огинского. Ирландцы тоже сплошь и рядом удивляют музыкальным даром. Может, и правда, что, не пострадаешь, не поешь? В смысле, значит, не сотворишь В общем пока я балдел от аглоязычного музона, Катерина потихоньку раздела меня и уложила на застеленный диван. На нос, на виски и под глаза налепила свинцовых примочек, поставив рядом таз, обтерла меня с ног до головы сначала водой, потом лосьоном. Это я давно заприметил, запах пота ей почему-то не нравился, а вот терпкий, кувалдой бьющий по мозгам лосьон как раз наоборот. Одно слово женщины. Трудно их понять, но я привык. Принял, как говорится, за аксиому. Впрочем, черт с ними с запахами, другое обидно очень уж деловито обихаживала меня Катюха. Без трогательной нежности я бы сказал, без щемящего трепета. Именно поэтому, вторя напевам Криса де Бурга, я проныл:
Катюх, сегодня меня в пах били. Грубым и толстым коленом. Как последнего пацака!
Не ори! она постучала себя пальцем по уху.
Тут она была права. Когда я в наушниках, я всегда ору. И все же мне хотелось поплакаться.
Теперь я не смогу заниматься с тобой ничем. Врач сказал, воздержание три года, представляешь?
Вот дурак!
Ты меня теперь бросишь, да?
Такого хилого и глупого грех не бросить.
Сам знаю. Таких любить трудно. Это сильных да умных просто, а ты меня попробуй. Как Сергуня.
Уже пробовала.
И как?
Горьковато
Я подумал, что она снова намекает на запахи, и еще раз уточнил:
Так ты меня разлюбишь или нет?
Или да, если ты не бросишь свой носорожий спорт.
Я призадумался.
Больно заковыристо для сотрясенного разума. Или да, если не
Я говорю, бросай спорт, тогда потолкуем! крикнула она, приподняв один из наушников.
Брошу. Обязательно и наверняка. Ты же знаешь, я еще ни одного дела до конца не доводил. Так будет и с боксом.
В наушниках загремел рок-н-ролл Меркьюри. Не выдержав, я вскочил с дивана. Примочки посыпались на пол.
Слушай, нам надо немедленно потанцевать!
Ты сдурел? У тебя голова разболится!
Она и так болит. Давай, пока он поет.
Кто он?
Неважно, я задвигал руками и ногами, изображая танец. Жаль провод не давал далеко разбежаться. Словно собачонка вокруг конуры, я вертелся вокруг магнитофона, выделывая голым телом довольно рискованные пируэты. Не верите, попробуйте сами с сотрясенной головой да под Меркьюри. Катька держалась за живот и покатывалась со смеху. Блондинки они все смешливые. Ленка, к примеру, шатенка, а потому любит молча вздыхать, то и дело ныряя в океан своих внутренних миражей. Потому, наверное, и не поехал к ней. Какая, к черту, медпомощь! Положит мне руку на лоб и сочувствующе замолчит. Катька же дама активная, а по части похихикать да похохотать и вовсе сущий талант! Час может смеяться! Правда-правда! Мне через пять минут плохо становится, а ей и через час хоть бы хны. И что с нее взять? Глупая она у меня Катюха. Хоть и с феноменальной грудью. Куда там Мэрилин Монро до ее бюста! Если бы еще ума побольше, цены бы девочке не было. Но, видно, ум ее весь в грудь ушел в оба, так сказать, полушария. Потому и судит всех подряд, причесывая под одну гребенку. И я у нее всегда самый худший, самый ленивый, самый тупой и нескладный. Но мне не обидно. Годика через три, когда ей натикает, как мне сейчас, девочка, разумеется, поумнеет и все поймет. Правда, что именно поймет, я себе не слишком представлял, но так уж талдычат седобровые старики. Не врут же они всем скопом! Что-то ведь мы должны понимать в свои двадцать три года. Как ни крути возраст! Дартаньян у Дюма был куда моложе. В сущности юнец сопливый, а туда же влюблялся, за моря плавал, людей мочил направо и налево. При этом музыки нашей не слушал. Ни Меркьюри, ни Патрисии Касс, ни Поля Мориа. Несчастный, если разобраться, парень.
Сильных любить легко! напевал я. Ты слабака, подруга, полюби! Чтоб грязный, потный и без глаз. Вот это, стало быть, любовь! Вот это чувство! Ну, а сильных Сильных, моя голуба, если хочешь знать, вообще не любят!