У нас это называлось принципом неопределенности. Стал вспоминать я порядком подзабытые термины из Квантовой Механики.
Мудрость нечестивых эллинов! Проронил дед, снова приготавливаясь поворчать. Я не знаю ваших наук, но это и так всем ясно. Продолжал он. Просто живи, прислушиваясь почаще к своему сердцу!
С этими словами он положил мне на голову свою тяжелую ладонь и сказал. Все, сынок, мне пора Всего скорее, что мы в этой жизни уже не увидимся. Потому что мне совсем нездоровится. И уже это давно началось Поправляйся. И постарайся сменить себе лицо и имя. С этими словами он встал на ноги, и направился к узкому и низкому лазу, который вел в мое укрытие.
Он уже нагнулся для того, чтобы навсегда исчезнуть из моей жизни, как вдруг выпрямился и, повернувшись ко мне лицом, спросил
Скажи все-таки, без вранья. Что, на самом деле люди могут летать на железных крыльях, или это ваши басни? Только, умоляю, не лги мне!
Я лежал молча, глядя ему прямо в глаза, и не торопился с ответом. Я знал, что скоропалительный ответ не вызовет в нем доверия.
Я увидел картину из далекого и во времени и в пространстве будущего, бывшего когда-то моим прошлым. Откуда-то, из глубин своей памяти я вытащил зрительный образ того, как на полосу выруливает огромный АН-225 «Мрiя» с закрепленным у него на спине космическим челноком «Буран» Вот он вывернул на рулежку и затем на взлетную полосу. Постоял, разгоняя все шесть турбин. Потом резко помчался, все ускоряясь и ускоряясь, задирая постепенно кверху нос. Потом рывок, и вся эта громадина поднимается в воздух, и я смотрю на это и не понимаю, как воздух может держать такую махину?
Есть вещи, сказал, наконец, я деду, которые я видел своими глазами много раз и в которые до сих пор не верю сам. Но то, что ты слышал о полетах человека по воздуху и выше, среди звезд, все это чистая правда.
Он стоял, глядя на меня по-стариковски подслеповатыми, слезящимися глазами, и ответил, качнув головой.
Бедные люди! Как же вы там жили?! А потом развернулся, и, быстро нагнувшись, проскользнул в потайной лаз.
А мне почему-то внезапно пришли на память строки: «Жестокий век! Жестокие сердца!»
«Зачем мне это все?» Думал я, подавляя ком, внезапно остановившийся у меня в горле. «Зачем, Боже? Я здесь оказался не по своей воле Жил себе в мире, который мне до сих пор дорог Потом Ты меня запер тут И первое, что я сделал в этом времени, это убил мальчишку Потом мне пришлось очень долго бегать ото всех, потому что мальчишка тот оказался Зачем мне это нужно было? Скажи Я стал тем, кем я являюсь сейчас практически вопреки своей воле В мире, где меня ожидала скорая смерть И я стал Я взял себе имя Гафур Милосердный Я убивал и радовался тому, что я делаю Потому что Да, я мстил Тебе мстил за то, что Ты Зачем Ты, Господи, оставил меня умирать здесь? В этом чужом для меня времени?!»
Я лежал, тихо всхлипывая, вытирая слезы рукавом холщевой рубахи, и услышал, как отворились и затворились ворота усадьбы равви Иосифа, выпуская из имения старика и его семью. «Я остаюсь здесь. Думал я. Я никуда не иду. Я никогда не покину этот мир. И домой я никогда не вернусь»
Я поднял вверх свои глаза со слезами, стоящими в них, и сказал в смятении, обращаясь к небу, проглядывающему сквозь плотный терновник.
Меня зовут Гафур Гафур! И лицо мое, и имя останутся со мною!
Часть 2. Мельхиор
«Все это не совсем правильно, сказал он,
как люди смотрят, как музыка звучит,
как слова пишутся.
Все это не совсем правильно, сказал он,