Я встал между ним и его кобылой, не давая ему к ней подойти. И тут он бросился на меня с лицом, полным ярости, издав какое-то подобие боевого возгласа, в котором присутствовали и злость, и досада, и страх.
Он рассчитывал сбить меня с ног. Потому что вдалеке от своей лошади у него не было против меня никаких шансов. Мальчишка это знал.
Но вместо этого он встал, как вкопанный, наткнувшись своим открытым горлом на пальцы моей левой руки, которую я выбросил вперед со скоростью летящего копья. Мне надоели все эти игры в благородство, потому, что этот парнишка не оставлял никакого иного выбора, кроме, как разобраться с ним так, как я это умел.
Он какое-то время стоял без звуков. Он даже не хрипел. А потом очень медленно, как бы нехотя, присел на песок, опершись на свою правую руку, все еще сжимавшую сломавшуюся стрелу. Присел рядом с ним и я, обхватив его своей левой рукой за плечи.
Он отложил в сторонку лук, отодвинув даже его от себя подальше, и левой рукой сжал свою уже сильно распухшую, синеющую шею. Было видно, что он все понимает. Его горло было сломано, и починить его в условиях пустыни не было никакой возможности. В его темных глазах встали слезы сразу вслед за тем, как из них исчезла ненависть. Он теперь просто плакал. Совершенно молча. Затем осторожно, отнявши левую руку от своего горла, он потянулся себе за спину. Полез куда-то под одежды, почти уже теряя сознание, и я увидел, что в левой руке у него острый, как шило кинжал, и такой же узкий.
Хочешь напоследок мне ножичек одолжить? Спросил я у него ровным тоном, понимая, что этот молодец, даже умирая, все еще не собирался сдаваться. Затем я взял из его слабеющих пальцев этот красивый кинжал, и очень легко, почти без замаха, приложив острие к самой середине его груди, толчком ввел лезвие внутрь.
Его взгляд остановился, замерев на мне. И теперь его лицо стало лицом того человека, кем он и являлся на самом деле. Без всего наносного.
Это был просто мальчишка.
Я смотрел ему в глаза, замечая, как быстро уходит из него жизнь, и сказал тихо
Прощай, пионер. Ты не оставил мне выбора.
Затем закрыл ему его мертвые глаза и аккуратно положил щуплое, легкое тело его на песок.
Глава 10. По ту сторону дверей
«Дано нам Богом и от Бога
всё, для чего мы родились.
Хоть жизнь, порою, так убога!
Но, все же, как прекрасна жизнь!!!»
(Неизвестный автор, путешествующий во времени)
По-видимому, я задремал после того, как пожилая служанка, прислуживавшая в доме Иосифа, изрядно накормила меня какой-то вкуснущей кашей с медом и козьим молоком. Я спал и снова плакал во сне. Так всегда было и так всегда будет, пока я жив. Я плачу потому, что во мне смешиваются многие чувства и от их избытка в душе моей и рождается этот плач, который иногда перерастает в волчий вой.
И тогда я вою
А глаза? Мои глаза просто отражают состояние моей души.
Всегда, когда мне снится моя жизнь до и после путешествия во времени, во мне смешивается любовь и ненависть. Радость и обида. Чувство острой несправедливости в отношении меня и где-то в самом потаенном уголке сердца всепрощающая любовь к тем, или Тому, кто со мною поступил таким вот образом, отправив меня сюда, чтобы я мог жить новую мою жизнь.
О! Это время! Сколь противоречивые чувства рождает оно во мне!
Я знаю точно, что это время и это место, где я оказался двадцать лет назад, уже давно стало для меня родным. Здесь я приобрел много друзей, искренне меня любивших. И еще больше приобрел врагов, искренне меня ненавидевших. Здесь я любил и был любим. И надо отдать должное женщинам этого времени, любить они умели не в пример нашим, из двадцатого века. Есть в местных женщинах нечто такое, что наши давно утратили. Смесь осознанного целомудрия со всепоглощающей страстью. Очень опасная смесь
Ближе к рассвету меня разбудил старик, умудрившийся каким-то непостижимым образом совершенно бесшумно подойти вплотную ко мне.
В руках он держал чашу, от которой исходил уже знакомый мне терпкий запах. И это означало, что пришел час моей кончины.
Выпей три глотка. Сказал старик, протягивая мне чашу и помогая свободной своей рукой мне немного присесть на моей лежанке. Я послушно последовал его намереньям в отношении меня, немного при этом постонав. Хотя, должен вам признаться, постонал я более из страха, чем от боли.