Плакать принялась, да комиссию слезами не проймёшь.
Соответственно, жена и дети классового врага тоже враги и подлежат выселению из городов проживания и трудовому перевоспитанию в необжитых районах страны, зачитал грозный человек важную директиву.
Только Евдокия не считала мужа классовым врагом и продолжала упрямо твердить своё:
Я заявление принесла, ходатайство, сама написала, вы уж прочтите, пожалуйста, и простите моего Васю, она протянула исписанный листок бумаги председателю комиссии.
Пуще прежнего он рассердился, стукнул кулаком по столу:
Что ты мне бумажку суёшь эту?!! Я всё тебе уже сказал! Выполняй требования органов власти!
Не признала власть жалобу Евдокии, решение своё оставила в силе, да ещё и добавила её мужу по всей строгости закона: раскулачить Василия Мазанова по четвёртой категории, с конфискацией имущества и высылкой из Петровска вместе с семьёй.
А какая такая четвёртая категория? Хорошая или плохая? И сколько их, категорий? Этого Евдокии не сказали. Не поняла она и витиеватых слов из директивы, а потому, когда предложили ей покинуть помещение сельсовета, упираться стала, голос повысила, закричала на членов комиссии:
За что? Я как жена и мать знать хочу: за что Васичку моего судить собрались?
Вот дура-баба! в сердцах сказал председатель комиссии. Степан, выведи её отсюда!
Схватили Евдокию сильные мужские руки и поволокли с крыльца вниз. Упала она в снег лицом и принялась голосить на всю округу.
Только у каждой женщины такое же горе, некому было утешить Евдокию и слово доброе сказать.
Глава четвёртая
Просянкины
Побежала Евдокия в отчий дом. Где же ещё искать защиту?
Папа, раскулачивают Васю моего
Больше она ничего не могла сказать, обрушились на отца, повисла на его руках.
Ох, Дуся, Дуся! Тебе сейчас надо о себе подумать, о дочери. Перебирайтесь с Паничкой сюда немедленно, а в сельсовете запишем, что ты ушла от Василия, развестись с ним хочешь по политическим соображениям. А Васю тайком переправим в другой город: нет его, сбежал. Только так можно уберечься вам обоим.
Без Васи я умру, папа! Пойду с ним и в тюрьму, и на плаху. Если его смерть ждёт, значит, и мне суждено умереть вместе с ним.
Поберечься надо, доченька. Тревожные нынче времена настали.
Павел Алексеевич был крайне встревожен.
Каждый день плохие новости, людей из домов выгоняют, свозят всех в Аткарск. Говорят, оттуда будут куда-то дальше отправлять. Понять ничего нельзя: истребляют и средние, и бедные хозяйства, никого не щадят. Вот и свата Никифора Мазанова по миру пустили.
Странно, что в самые богатые купеческие дома пока не заглядывают, выжидают что ли?
Дуся, послушай отца, переезжайте с Паней к нам, а Вася пусть пока побудет на Белинского. Дом у Лены маленький, ветхий, комиссия туда не сунется, а завтра ночью конюха нашего, Лаврентия, за Васей пошлём, он к поезду его доставит. Пусть в большой город едет, в Москву. Устроится там рабочим на завод. Паспортов всё равно ни у кого нету, любую фамилию и имя Вася назвать может. А там, глядишь, всё успокоится, и вы с Паничкой к нему приедете. Отпусти его, доченька! Ради жизни, ради счастья вашего будущего, умоляла Пелагея Ивановна дочку.
Я Васю не брошу, мама. Это моё решение. Если сюда перебираться, то только с ним.
Пусть будет так, как ты хочешь, сказал отец. Надеюсь, не тронут нас пока. Должна же новая власть купцов поддерживать, а? Мы же и на мосты, и на дороги жертвуем, да и без зерна нашего никак не прожить ей. Как ты думаешь, Дуся, хочет власть с нами дружить?
Но Евдокия на вопрос не ответила, в своих мыслях витала.
Неужели народ истребят подчистую, папа?
Не знаю, доченька. Может, хотят новый город вместо Петровска построить и населить его другими людьми, марксистами, а прежние уж не нужны более. Слышала, наших Филиппа и Гору тоже в список внесли вместе с семьями? Детей и женщин в классовых врагов превратили вот ведь несправедливость какая! Если бы одних мужиков выселяли это ещё полбеды, за свою вину они бы и несли ответ, коли есть она, а срывать с насиженных мест ребятню малую, мамок на сносях с грудными крохами на руках, выгонять их из домов это уже подлость. Над беззащитными глумятся только трусливые.
Супостаты, ироды! Ни детей, ни матерей им не жалко! Совсем обезумели дьяволы! Видно, нет у них ничего святого! ругала Пелагея Ивановна членов районной комиссии по раскулачиванию.