Не переставая стонать, Пашахан выслушала жалобы Кувахан. Две пачки рафинада и порция отборной ядовитой брани подняли ей настроение и вернули тот энтузиазм, который с молодости пробуждался в ней от сладкого, подарков и досужих разговоров. Она не только обещала всеми силами от имени большой бригады требовать возвращения Кувахан ее коровы (говорила она это так, будто сама была ответственным руководителем большой бригады), но еще и подарила Кувахан миску молока, два печеных пирожка и кисть винограда.
За порогом долго прощались. Одна сказала:
Вот ведь, с пустыми руками пришла к вам, как же мне стыдно!
Другая на это отвечала:
Как же я вас так отпускаю с пустыми руками уж вы простите меня!
Потом обе дружно вздохнули:
Ну да что же нам делать? Жизнь у нас теперь вот такая
Как будто всем сердцем желали: Кувахан появиться на пороге с коробками, полными парчи и украшений, а Пашахан в ответ поднести трех коней и пару верблюдов.
Чаще приходите в наш дом! На нашем огне всегда кипит вода заварить чай для таких гостей, как вы!
Вай! И вы почаще нас навещайте для таких дорогих гостей у нас всегда расстелена скатерть!
Обе женщины были крайне растроганы, слезы блестели у них на глазах с трудом расстались.
Выйдя от Нияза, Майсум поразмышлял и решил направиться в мастерские. Уже больше двух лет прошло с того момента, как он обосновался здесь, в деревне, а кассиром в мастерские был назначен больше года назад; можно сказать, позади самое трудное, самое опасное время. Рана затянулась, боль ушла, осталась только память.
Воспоминания хранили горечь и боль Любимый сын ходжи Абаса, изучавший в школе священные книги офицер национальной армии, начальник отдела узбек Майсымов, бежавший от разбирательства и суда и этот низенький домик четыре стены розово-желтого модного цвета сомон Что же все-таки судьба написала ему на лбу?
Вспоминать так жизнь словно бессвязный диковинный сон. Сам он не может не удивляться: он не погиб, он выжил, он действует, собрался, живет, не стоит на месте; отец говорил, когда он был маленький: «Он не такой как все. Из него выйдет большой человек», отец, наверное, из таких, кто даже в могиле будет вертеться с боку на бок. Только какие уж там великие дела Его лучшие, драгоценные дни и годы идут, проходят среди темной, невежественной деревенщины. Взять хоть этих, Нияза и Кувахан, ну какая же отвратительная тупость! Впрочем, надо взять слова обратно: над кем будут потешаться умные, кем управлять, с кого получать выгоду, если не будет болванов?
Навстречу шел высокий прямой старик. На нем была уже почти не встречающаяся в Или одежда старомодный длинный халат, чапан: у такого халата нет пуговиц, его подпоясывают кушаком, туго обматывают вокруг талии несколько раз. У старика были высокие надбровные дуги, серебристые густые длинные брови с изломом, выразительные, глубоко посаженные строгие большие глаза. На лице густая сеть тонких морщин и необычно здоровый, свежий румянец. Белая борода старика, аккуратно расчесанная, была такой ровной, будто ее только что округлил машинкой парикмахер, и это делало почти суровое лицо несколько мягче и добрее. То был старый плотник Ясин муэдзин; всем своим обликом он подавал пример: такие вот бывают уйгурские старики торжественно-строгие, искренне набожные, консервативно-упрямые.
Салам, уважаемый брат Ясин! поспешил первым поздороваться Майсум низким грудным голосом, приложив руки к груди.
Салам, Майсум-ахун! вежливо ответил Ясин. Когда он заговорил, обнажились белоснежные зубы, все целые, без изъяна признак строгого соблюдения подобающего для верующих образа жизни: не курить, не пить вина, не есть нечистое, неразрешенное религией. В соответствии с положенным ритуалом они обстоятельно расспросили друг друга о делах, о здоровье, поинтересовались, все ли благополучно и здоровы ли домашние.
Редко видимся, уважаемый брат Ясин. Вы идете на праздничный джума-намаз? по-прежнему негромко сказал Майсум, держась очень скромно так подобает выражать свое почтение старейшим. Сказано это было очень душевно.
Нет, у вас в бригаде надо починить арбу позвали меня помочь.
Да-да, я совсем забыл. Вы так рано вышли! Кузнец и плотник еще не пришли, прошу в мою контору отдохните немного!
«Контора» Майсума располагалась во дворе мастерских, у самого входа узкая, сырая, темная, она вся была заставлена ведрами с краской, картонными коробками и деревянными ящиками. На стене висели счета, таблицы прихода и расхода все говорило об опыте и скрупулезности хозяина этого «кабинета». Майсум переставил единственный стул, на котором обычно сидел, ведя подсчеты, и пригласил Ясина садиться, а сам скромно присел на поставленные друг на друга два ящика.