И под взглядом министра почувствовав неразрываемую стяжку петли на своей шее, Яконов преодолел жалкий страх и бессознательно, как набирая воздуха в легкие, ахнул:- Месяц еще! Еще один месяц! До первого февраля!И просительно, почти по-собачьи, смотрел на Абакумова.Талантливые люди иногда несправедливы к серякам. Абакумов был умней, чем казалось Яконову, но просто от долгого неупражнения ум стал бесполезен министру: вся его карьера складывалась так, что от думанья он проигрывал, а от служебного рвения выигрывал. И Абакумов старался меньше напрягать голову.Он мог в душе понять, что не помогут десять дней и не поможет месяц там, где ушли два года. Но в его глазах виновата была эта тройка лгунов сами были виноваты Селивановский, Осколупов и Яконов. Если так трудно зачем, принимая задачу двадцать три месяца назад, согласились на год? Почему не потребовали три? (Он уже забыл, что так же нещадно торопил их тогда.) Упрись они тогда перед Абакумовым, - уперся бы Абакумов перед Сталиным, два бы года выторговали, а третий протянули.Но столь велик страх, вырабатываемый долголетним подчинением, что ни у кого из них ни тогда, ни сейчас не хватило мужества остояться перед начальством.Сам Абакумов следовал известной похабной поговорке про {запас} и перед Сталиным всегда набавлял еще пару запасных месяцев. Так и сейчас: обещано было Иосифу Виссарионовичу, что один аппарат будет стоять перед ним первого марта. Так что на худой конец можно было разрешить еще месяц, - но чтоб это был действительно месяц.[102] И опять взяв авторучку, Абакумов совсем просто спросил:- Это как - месяц? По-человечески месяц или опять брешете?- Это точно! Это - точно! - обрадованный счастливым оборотом, сиял Осколупов так, будто прямо отсюда, из кабинета, порывался ехать в Марфино и сам браться за паяльник.И тогда, мажа пером, Абакумов записал в настольном календаре:- Вот. К ленинской годовщине. Все получите сталинскую премию. Селивановский - будет?- Будет! будет!- Осколупов! Голову оторву! Будет?- Да товарищ министр, да там всего-то осталось...- А - ты? Чем рискуешь - знаешь? Будет?Еще удерживая мужество, Яконов настоял:- Месяц! К первому февраля.- А если к первому не будет? Полковник! Взвесь! Врешь.Конечно, Яконов лгал. И конечно надо было просить два месяца. Но уж откроено.- Будет, товарищ министр, - печально пообещал он.- Ну, смотри, я за язык не тянул! Все прощу - обмана не прощу! Идите.Облегченные, все так же цепочкой, след в след, они ушли, потупляясь перед ликом пятиметрового Сталина.Но они рано радовались. Они не знали, что министр устроил им крысоловку.Едва их вывели, как в кабинете было доложено:- Инженер Прянчиков!
17
В эту ночь по приказу Абакумова сперва через Селивановского был вызывай Яконов, а потом, уже втайне от них всех, на объект Марфино были посланы с перерывами по пятнадцать минут две телефонограммы: вызывался в министерство зэ-ка Бобынин, потом зэ-ка Прян[103] чиков. Бобынина и Прянчикова доставили в отдельных машинах и посадили дожидаться в разных комнатах, лишая возможности сговориться.Но Прянчиков вряд ли был способен сговариваться - по своей неестественной искренности, которую многие трезвые сыны века считали душевной ненормальностью. На шарашке ее так и называли: "сдвиг фаз у Валентули".Тем более не был он способен к сговору или какому-нибудь умыслу сейчас. Вся душа его была всколыхнута светящимися видениями Москвы, мелькавшими и мелькавшими за стеклами "Победы". После полосы окраинного мрака, окружавшего зону Марфина, тем разительней был этот выезд на сверкающее большое шоссе, к веселой суете привокзальной площади, потом к неоновым витринам Сретенки. Для Прянчикова не стало ни шофера, ни двух сопровождающих переодетых - казалось, не воздух, а пламя входило и выходило из его легких. Он не отрывался от стекла.