Недавно он был в одном первоклассном санатории, был там в гражданском, без мундира, и выдавал себя за профессора электроники. Там он познакомился с очень известным писателем Казакевичем, тот глаз не спускал с Фомы Гурьяновича, все записывал в книжку и говорил, что будет с него писать образ современного ученого. После этого санатория Фома окончательно почувствовал себя ученым.И сейчас он сразу понял проблему и рванул упряжку:- Товарищ министр! Так это мы - можем!Селивановский удивленно оглянулся на него:- На каком объекте? Какая лаборатория?- Да на телефонном, в Марфине. Ведь говорили ж - по телефону? Ну!- Но Марфино выполняет более важную задачу.- Ничего-о! Найдем людей! Там триста человек - что ж, не найдем?И вперился взглядом готовности в лицо министра. Абакумов не то, что улыбнулся, но выразилась в его лице опять какая-то симпатия к генералу. Таким был и сам Абакумов, когда выдвигался - беззаветно готовый рубить в окрошку всякого, на кого покажут. Всегда симпатичен тот младший, кто похож на тебя.- Молодец! - одобрил он. - Так и надо рассуждать! Интересы государства! - а потом остальное. Верно?- Так точно, товарищ министр! Так точно, товарищ генерал-полковник!Рюмин, казалось, ничуть не удивился и не оценил самоотверженности рябого генерал-майора. Рассеянно глядя [100] на Селивановского, он сказал:- Так утром я к вам пришлю.Переглянулся с Абакумовым и ушел, ступая неслышно.Министр поковырялся пальцем в зубах, где застряло мясо с ужина.- Ну, так когда же? Вы меня манили-манили - к первому августа, к октябрьским, к новому году, - ну?И уперся глазами в Яконова, вынуждая отвечать именно его.Как будто что-то стесняло Яконова в постановке его шеи. Он повел ею чуть вправо, потом чуть влево, поднял на министра свой холодноватый синий взгляд - и опустил.Яконов знал себя остро-талантливым. Яконов знал, что и еще более талантливые люди, чем он, с мозгами, ничем другим, кроме работы, не занятыми, по четырнадцать часов в день, без единого выходного в году, сидят над этой проклятой установкой. И безоглядчивые щедрые американцы, печатающие свои изобретения в открытых журналах, также косвенно участвуют в создании этой установки. Яконов знал и те тысячи трудностей, уже побежденных и еще только возникающих, среди которых, как в море пловцы, пробираются его инженеры. Да, через шесть дней истекал последний из последних сроков, выпрошенных ими же самими у этого куска мяса, затянутого в китель. Но выпрашивать и назначать несуразные сроки приходилось потому, что с самого начала на эту десятилетнюю работу Корифей Наук отпустил сроку год.Там, в кабинете Селивановского, договорились просить отсрочки десять дней. К десятому января обещать два экземпляра телефонной установки. Так настоял замми-нистра. Так хотелось Осколупову. Расчет был на то, чтобы дать хоть какую-нибудь недоработанную, но свежепокрашенную вещь. Абсолютности или неабсолютности шифрации никто сейчас проверять не будет и не сумеет - а пока испытают общее качество да пока дойдет дело до серии, да пока повезут аппараты в наши посольства за границу - за это время еще пройдет полгода, наладится и шифрация и качество звучания.[101] Но Яконов знал, что мертвые вещи не слушаются человеческих сроков, что и к десятому января будет выходить из аппаратов не речь человеческая, а месиво. И неотклонимо повторится с Яконовым то же, что с Мамуриным: Хозяин позовет Берию и спросит: какой дурак делал эту машину? Убери его. И Яконов тоже станет в лучшем случае Железной Маской, а то и снова простым зэком.