- Оденьтесь быстро.- Куда? Я спать хочу.- Оденьтесь-оденьтесь, пальто, шапку.- С вещами?- Без вещей. Машина ждет, быстро.- Это что - я вместе с Бобыниным поеду?- Уж он уехал, за вами другая.- А какая машина, младший лейтенант, - воронок?- Быстрей, быстрей. "Победа".- Да кто вызывает?- Ну, Прянчиков, ну что я вам буду все объяснять? Сам не знаю, быстрей.- Валька! Сказани там!- Про свидания скажи! Что, гады, Пятьдесят Восьмой статье свидание раз в год?- Про прогулки скажи!- Про письма!..- Про обмундирование!- Рот фронт, ребята! Ха-ха! {Адъе}!- ... Товарищ младший лейтенант! Где, наконец, Прянчиков?- Даю, даю, товарищ майор! Вот он!- Про все, Валька, кроши, не стесняйся!..- Во псы разбегались среди ночи!- Что случилось?- Никогда такого не было...- Может, война началась? Расстреливать возят?..- Тю на тебя, дурак! Кто б это стал нас - по одному возить? Когда война начнется - нас скопом перебьют или чумой заразят через кашу, как немцы в концлагерях, в сорок пятом...- Ну, ладно, спать, браты! Завтра узнаем.[86] - Это вот так, бывало, в тридцать девятом - в сороковом Бориса Сергеевича Стечкина с шарашки вызовет Берия, - уж он с пустыми руками не вернется: или начальника тюрьмы переменят или прогулки увеличат... Стечкин терпеть не мог этой системы подкупа, этих категорий питания, когда академикам дают сметану и яйца, профессорам - сорок грамм сливочного масла, а простым лошадкам по двадцать... Хорош человек был Борис Сергеевич, царство ему небесное...- Умер?- Нет, освободился... Лауреатом стал.
15
Потом стих и мерный усталый голос {повторника} Абрамсона, побывавшего на шарашках еще во время своего первого срока. В двух сторонах дошептывали начатые истории. Кто-то громко и противно храпел, минутами будто собираясь взорваться.Неяркая синяя лампочка над широкими четырехстворчатыми дверьми, вделанными во входную арку, освещала с дюжину двухэтажных наваренных коек, веером расставленных по большой полукруглой комнате. Эта комната - может быть, единственная такая в Москве, имела двенадцать добрых мужских шагов в диаметре, вверху - просторный купол, сведенный парусом под основание шестиугольной башни, а по дуге - пять стройных, скругленных поверху окон. Окна были обрешечены, но {намордников} на них не было, днем сквозь них был виден по ту сторону шоссе парк, необихоженный, как лес, а летними вечерами доносились тревожащие песни безмужних девушек московского предместья.Нержин на верхней койке у центрального окна не спал, да и не пытался. Внизу под ним безмятежным сном рабочего человека давно спал инженер Потапов. На соседних койках - слева, через проходец, доверчиво раскидался и посапывал круглолицый вакуумщик "3емеля" (под ним пустела кровать Прянчикова), справа же, на койке, приставленной вплотную, метался в бессоннице Руська До[87] ронин, один из самых молодых зэков шарашки.Сейчас, отдаляясь от разговора в кабинете Яконова, Нержин понимал все ясней: отказ от криптографической группы был не служебное происшествие, а поворотный пункт целой жизни. Он должен был повлечь - и, может быть, очень вскоре - тяжелый долгий этап куда-нибудь в Сибирь или в Арктику. Привести к смерти или к победе над смертью.Хотелось и думать об этом жизненном изломе. Что успел он за трехлетнюю шарашечную передышку? Достаточно ли он закалил свой характер перед новым швырком в лагерный провал?И так совпало, что завтра Глебу тридцать один год (не было, конечно, никакого настроения напоминать друзьям эту дату). Середина ли это жизни? Почти конец ее? Только начало?Но мысли мешались. Огляд вечности не состраивался. То вступала слабость: ведь еще не поздно и поправить, согласиться на криптографию.