Ослы длинноухие!Нервные пальцы молодого человека быстро и бессмысленно перелистывали журнал, а внутри - страшок то поднимался и горячил, то опускался, и становилось холодновато.Иннокентий швырнул журнал и, ежась, прошелся по комнате.Позвонить или не позвонить? Сейчас обязательно? Или не поздно будет {там}?.. в четверг-в пятницу?..Поздно...Так мало времени обдумать, и совершенно не с кем посоветоваться!Неужели есть средства дознаться, кто звонил из автомата? Если говорить только по-русски? Если не задерживаться, быстро уйти? Неужели узнают по телефонному сдавленному голосу? Не может быть такой техники.Через три-четыре дня он полетит туда сам. Логичнее - подождать. Разумнее - подождать.Но будет поздно.О, черт - ознобом повело его плечи, не привычные к тяжестям. Уж лучше б он не узнал. Не знал. Не узнал...Он сгреб все со стола и понес в несгораемый шкаф. Волнение расходилось сильней и сильней. Иннокентий опустил лоб на рыжее окрашенное железо шкафа и отдохнул с закрытыми глазами.И вдруг, как будто упуская последние мгновения, не позвонив за машиной в гараж, не закрыв чернильницы, Иннокентий метнулся, запер дверь, отдал ключ в конце коридора дежурному, почти бегом сбежал с лестницы, обгоняя постоянных здешних в золотом шитье и позументах, едва натянул внизу пальто, насадил шляпу и выбежал в сыроватый сморкающийся день.От быстрых движений полегчало.[11]Французские полуботинки, по моде без галош, окунались в грязно тающий снег.Полузамкнутым двориком министерства пройдя мимо памятника Воровскому, Иннокентий поднял глаза и вздрогнул. Новый смысл представился ему в новом здании Большой Лубянки, выходящем на Фуркасовский. Эта серо-черная девятиэтажная туша была линкор, и восемнадцать пилястров как восемнадцать орудийных башен высились по правому его борту. И одинокий утлый челночек Иннокентия так и тянуло туда, под нос тяжелого быстрого корабля.Нет, не тянуло челноком - это он сам шел на линкор - торпедой!Но невозможно было выдержать! Он увернулся вправо, по Кузнецкому. От тротуара собиралось отъехать такси, Иннокентий захватил, погнал его вниз, там велел налево, под первозажженные фонари Петровки.Он еще колебался - откуда звонить, чтоб не торопили, не стояли над душой, не заглядывали в дверь. Но искать отдельную тихую будку - заметнее. Не лучше ли в самой густоте, только чтоб кабина была глухая, в камне? И как же глупо плутать на такси и брать шофера в свидетели. Он еще рылся в кармане, ища пятнадцать копеек, и надеялся не найти. Тогда естественно будет отложить.Перед светофором в Охотном Ряду его пальцы нащупали и вытянули сразу две пятнадцатикопеечных монеты. Значит, быть по тому.Кажется, он успокаивался. Опасно, не опасно - другого решения быть не может.Чего-то всегда постоянно боясь - остаемся ли мы людьми?Совсем не задумывал Иннокентий - а ехал по Моховой как раз мимо посольства. Значит, судьба. Он прижался к стеклу, изогнул шею, хотел разглядеть, какие окна светятся. Не успел.Минули Университет - Иннокентий кивнул направо. Он будто делал круг на своей торпеде, разворачиваясь получше.Взлетели к Арбату, Иннокентий отдал две бумажки и пошел по площади, стараясь умерять шаг.Высохло в горле, во рту - тем высыханьем, когда [12] никакое питье не поможет.Арбат был уже весь в огнях. Перед "Художественным" густо стояли в очереди на "Любовь балерины". Красное "М" над метро чуть затягивало сизоватым туманцем. Черная южная женщина продавала маленькие желтые цветы.Сейчас не видел смертник своего линкора, но грудь распирало светлое отчаяние.Только помнить: ни слова по-английски. Ни тем более по-французски. Ни перышка, ни хвостика не оставить ищейкам.Иннокентий шел очень прямой и совсем уже не поспешный. На него вскинула глаза встречная девушка.И еще одна. Очень милая. Пожелай мне уцелеть.