Он спросил меня, получил ли я вчера его записку.
Я молчал.
Он повторил вопрос.
- Получил, - сказал я.
- И вы, надеюсь, напишете эту рецензию?
Передо мной стоял хилый, упрямый, просящий человечек; я видел поперечную морщину, прочертившую на его лбу линию одной-единственной страсти; вглядываясь в эту незамысловатую прямую, я понял, что эта линия определяется двумя точками: моей рецензией и его статьей; что в его жизни, кроме этой маниакальной прямой, нет иного прегрешения, все остальное - сплошная аскеза святого. И тут меня осенила спасительная злонамеренная мысль.
- Думается, вам должно быть ясно, что после вчерашнего происшествия мне не о чем с вами разговаривать, - сказал я.
- Не понимаю вас.
- Не ломайте комедию. Она рассказала мне все. Вы напрасно отпираетесь.
- Не понимаю вас, - проговорил недоросток снова, но на этот раз уже решительнее.
Я перешел на добродушный, можно сказать, дружеский тон: - Послушайте, пан Затурецкий, я не стану вас ни в чем упрекать. Я ведь тоже любитель женщин и вполне понимаю вас. На вашем месте и я бы стал домогаться такой красивой девушки, окажись я с ней наедине в квартире, да еще при том, что под болоньей она была совершенно голой.
- Это оскорбление, - побледнев, проговорил недоросток.
- Нет, это правда, пан Затурецкий.
- Это вам сказала та дама?
- У нее нет от меня секретов.
- Товарищ ассистент, это оскорбление. Я женатый человек! У меня жена! У меня дети! - Человечек сделал шаг вперед, под его натиском мне даже пришлось отступить.
- Тем хуже, пан Затурецкий.
- Что значит это ваше "тем хуже"?
- А то, что если вы человек женатый, ваше женолюбие - отягчающее обстоятельство.
- Возьмите свои слова обратно! - угрожающе произнес пан Затурецкий.
- Что ж, ладно, - допустил я. - Брак не всегда отягчающее обстоятельство для женолюба. Иной раз, напротив, он может быть и оправданием. Но не в этом суть. Я же вам уже сказал, что вовсе не сержусь на вас и даже вполне вас понимаю. Не понимаю вас лишь в одном: как можно от человека, чьей жены вы домогаетесь, требовать еще и рецензию.
- Товарищ ассистент! Эту рецензию просит у вас доктор Калоусек, редактор журнала Академии наук "Изобразительная мысль". И эту рецензию вы должны написать!
- Рецензия или жена. И то и другое вы не посмеете требовать.
- Что вы себе позволяете, товарищ! - крикнул мне охваченный гневом пан Затурецкий.
Невероятное дело: у меня вдруг возникло ощущение, что пан Затурецкий и вправду хотел соблазнить мою Клару. Я вскипел и сказал: - И вы осмеливаетесь так разговаривать со мной? Вы, кто обязан был бы здесь, в присутствии пани секретарши, передо мной извиниться?
Я повернулся к пану Затурецкому спиной, и он, вконец выведенный из себя, нетвердым шагом вышел из канцелярии.
- Вот так, - сказал я, переведя дух, точно после тяжелого победного боя. Уж теперь он не станет требовать от меня рецензию, - уверил я пани Марию.
Она улыбнулась, а чуть погодя спросила: - А почему, собственно, вы так не хотите написать для него эту рецензию?
- А потому, Марженка, что его работа сплошная белиберда.
- Тогда почему бы вам в этой рецензии так и не написать, что это сплошная белиберда?
- А зачем мне это писать? Зачем наживать себе врагов?
Пани Мария посмотрела на меня со снисходительной улыбкой; в эту минуту открылась дверь и вошел пан Затурецкий со вскинутой рукой:
- Не я! Вы должны будете передо мной извиниться!
Выкрикнув это дрожащим голосом, он снова исчез.
7
Не помню точно, в тот день или двумя-тремя днями позже, мы нашли в нашем почтовом ящике конверт без адреса. Письмо, написанное тяжелым, корявым почерком, гласило: "Уважаемая! Приходите ко мне в воскресенье по поводу оскорбления, нанесенного моему мужу. Весь день буду дома.