"Нет, он еще не вернулся",- сказала ему пани Мария, однако, встретив меня чуть позже, настоятельно попросила: "Этот ваш недоросток опять притащился, что теперь прикажете ему говорить?" - "Скажите ему, Марженка, что в Германии я подхватил желтуху и лежу в Йене в больнице!" - "В больнице! - вскричал пан Затурецкий в ответ на очередную отговорку Марженки. Невозможно! Пан ассистент должен же наконец написать на меня рецензию!" - "Пан Затурецкий, - укоризненно сказала секретарша, - пан ассистент серьезно болен и лежит где-то на чужбине, а вы думаете только о своей рецензии". Пан Затурецкий, ссутулившись, удалился, но через две недели пожаловал в канцелярию снова: "Я послал пану ассистенту в Йену на адрес больницы заказное письмо, но оно пришло обратно". - "Ваш недоросток сведет меня с ума, - сказала мне на следующий день пани Мария. - Не сердитесь на меня. Что мне было ему сказать? Сказала, что вы уже вернулись. Управляйтесь с ним сами".
На пани Марию я и не думал сердиться. Она сделала все, что могла. Я знал, что я неуловим. Я жил исключительно в подполье. По четвергам и пятницам тайком читал лекции, по вторникам и средам тайком ежился в подъезде противоположного дома и млел от радости, видя, как перед институтом торчит пан Затурецкий и ждет, когда же наконец я выйду на улицу. Я решил было надеть котелок и приклеить бороду и усы, представляя себя то Шерлоком Холмсом, то замаскированным Джеком Потрошителем, а то бредущим по городу Невидимкой; я казался себе просто мальчишкой.
В конце концов пану Затурецкому надоело подкарауливать меня, и он пошел в атаку на пани Марию: "Когда, собственно, товарищ ассистент читает лекцию?" "Взгляните, пожалуйста, на расписание", - сказала пани Мария, кивнув на стену, где на большой, разделенной на четыре части доске с завидной наглядностью были расписаны все занятия.
- Это мне известно, - не поддавшись на провокацию, заявил пан Затурецкий. - Однако товарищ ассистент ни по вторникам, ни по средам не читает здесь лекций. Он что, числится больным?
- Нет, - в растерянности сказала пани Мария.
Вот тут-то недоросток и налетел на нее: попрекнул неразберихой в расписании, поиронизировал насчет того, что ей и невдомек, где и когда тот или иной преподаватель читает лекцию. Объявил, что пожалуется на нее. Кричал. Сообщил, что пожалуется и на товарища ассистента, который не читает лекций, хотя читать их обязан. Спросил, на месте ли ректор.
Ректор, увы, был на месте.
Пан Затурецкий, постучав к нему в дверь, вошел. Минут через десять вернулся в канцелярию и со всей строгостью спросил у пани Марии мой домашний адрес.
- Литомишль, Скальникова, двадцать.
- Как это, Литомишль?
- В Праге у пана ассистента лишь временное жилье, и он не разрешает давать адрес...
- Я требую дать мне адрес пражской квартиры товарища ассистента, - кричал недоросток дрожащим голосом.
Пани Мария вконец растерялась. Она дала ему адрес моей мансарды, моего жалкого убежища, моей сладкой норы, в которой мне предстояло быть пойманным с поличным.
5
И то правда: постоянное мое жилье - в Литомишле; там мама, друзья и воспоминания об отце; когда удается, я покидаю Прагу и работаю дома, в маленькой маминой квартирке. Так уж случилось, что мамину квартиру я формально считаю своим постоянным местом жительства и в Праге не удосужился обзавестись даже приличной холостяцкой квартирой, что было бы естественно, а жил в Вршовицах, снимая маленькую, абсолютно изолированную мансарду, наличие которой я, по возможности, утаивал и нигде не оглашал уже хотя бы во избежание случайных встреч непрошеных гостей с моими мимолетными сожительницами или визитершами.
Не стану отрицать, что именно по этой причине в доме обо мне ходили далеко не лучшие толки. Кроме того, на время моих литомишльских отлучек я не раз предоставлял комнатушку в распоряжение своих приятелей, которые резвились там вовсю и ночи напролет никому в доме не давали спать.