Я все торчал на скамейке, как валун в речном потоке, понимая, что время мое прошло
Больше соотносить свою жизнь было не с кем. Везунчик ушел. Навсегда. Я остался. Зачем?
И какое значение имело то, что я тогда никуда не сбежал вовсе? То есть не сразу. Поехал с ними, поехал, поехал!
Поехал.
Перед глазами вновь замелькали воспоминания, на сей раз совсем недавние. Леденящие
Вот мы, озябшие, раздеваемся в Шуркиной комнатке, где вместо кухни малюсенький «предбанник» с плитой и обшарпанным шкафчиком Везде образцовый порядок. Тот самый случай: «чистенько, но бедненько». Однако уютно, особенно после промозглой осени снаружи. Этим хозяин еще со студенческих времен славился: умел соорудить уют, казалось бы, «из ничего»
Я тянусь жадными руками к хлопцу, он сначала незаметно, как бы стесняясь, а потом и резко отпихивает меня и я ловлю волчий взгляд, полный непонятной злобы А Шурка, напевая что-то бардовско-трепетное, из Галича, своего любимого, черт бы его взял
Я кораблик клеила
Из цветной бумаги
Он готовит нехитрую закусь, ставит на стол купленную по дороге бутылку водки и делает вид, что ничего не замечает
Но именно! делает вид: как всегда, решил подождать, когда опять ему все достанется! А парень отсел и сморит в одну какую-то точку на полу Потом вдруг и спрашивает: «где типа туалет?» А сортир в конце общего коридора, что дико неудобно, мне ли не знать: набегался уж «до и после».
На полу валяется его большая черная сумка, довольно плотно набитая. Я, пока Везунчик копался в холодильнике, возьми да и загляни в этот баул.
Батюшки-святы! Там среди пакетов и свертков лежала огромная связка разномастных ключей. И тускло блеснувшая финка Так вот чем наш красавец занимается!
Сработал инстинкт, он меня никогда не подводил! От ужаса отшибло все. Надо, конечно же, надо было хоть шепнуть, хоть намекнуть
А я собрался и убежал, буркнув что-то вроде «третий лишний». Хозяин толком даже удивиться не успел уже и на стол накрыл, а тут странности всякие
По пути убеждал себя, что обойдется. Он же Везунчик! Ну, сняли на плешке домушника, ничего страшного Домушники тоже люди А нож тогда зачем?
И тут возникла картина, мною никогда не виданная, но до жути яркая в своей реальности.
Шурка вдруг просыпается под утро от сушняка и видит, как гость нагло роется в его вещах Возмущается, лезет разбираться, он и в общаге был: вроде тихий, добродушный, а заденешь у-у-у Перед моими глазами замелькала путанная стробоскопическая драка Шурка, лежащий на полу, с ножом в сердце. Эта картинка была какой-то блеклой, условной, не страшной явно списанной воображением из прочитанного в вечных транспортных детективах.
На этом видение оборвалось
Или все не так было? Да какая разница
Кому теперь что докажешь? Кого спасешь? Кому что объяснишь??
Плыли мы, плыли, но Шурка взял и вышел на берег, даже не помахав никому рукой А время потекло дальше, увлекая народ к новым надеждам и разочарованиям. С той только разницей, что ко мне это уже имело мало отношения. К Шурке и подавно
Вот я сижу тут в скверике, и понимаю: он единственный относился ко мне по-человечески, жалел, поддерживал, выслушивал. Стихи обсуждал. Пускал к себе в дом, в душу. Закрывал глаза на то, что у меня «от мысли до мысли незнамо сколько там верст» Может, любил все-таки?
Шепнуть, намекнуть?
Те, кого я приводил Все как один западали на Везунчика. Наверное, рядом с ним было теплее Ничего, еще пожалеют, локти кусать будут! Вот я опишу эту историю не дрочилку дешевую, а настоящую прозу напишу, изысканную, стильную! Литературу! Чтоб зачитывались все! Особенно те, кто после меня к Шурке продолжал бегать. Узнают тогда, кого променяли! Только разве это быдло что-то читает?
Он ведь и правда оказался везучим: так легко и быстро уйти из жизни, из этой гребанной жизни, где только мучаешься и никому никомушеньки! не нужен. Разве что маме
Но она вчера спросила: «Толечка, скажи: как там Леонид Ильич себя чувствует? Что-то про него ни слова не передают»
Клеверный, березовый,
Славный мой кораблик
А вот ангелы они они знают песни Галича?
Ничего, теперь выучат.