Голову его венчала корона, а в руках он сжимал некое подобие скипетра. Его манера держаться в седле была поистине царской. Народ приветствовал своего любимца криками: «да здравствует Монжу Сент-Дени!» и «да благословит Небо сира Франциска де Русси!». Дальше следовал отряд телохранителей, в позолоченных шлемах и с длинными луками; в руках у каждого была тяжелая палица, прислоненная к плечу. Наконец явился и сам Филипп. Он ехал на вороном жеребце, поступь которого была так величава, словно конь понимал, какую важную особу он на себе несет.
За королем, в окружении прелестных дам и юных баронов, на белой как снег лошади следовала его любезная Агнесса Мераннийская. С удивительной ловкостью она управляла горячей лошадью, грациозные движения которой лишь увеличивали красоту королевы. Монарха и его супругу сопровождала бесчисленная свита роскошно разодетых, как это и подобает на турнирах, дам и баронов. Они вступили на поле сражения с южной стороны, и король, подъехав к царской ложе, великолепно украшенной, помог Агнессе сойти с лошади и усадил ее в ложе.
Трубы возвестили начало турнира, и рыцари, проезжая мимо короля и королевы, приветствовали их, опуская копья. Время от времени Агнесса спрашивала имена рыцарей, ей незнакомых, либо тех, чьи лица были скрыты забралом.
– Кто этот рыцарь, Филипп, – спрашивала она, – тот, у которого дракон на шлеме и красный шарф? Ах, как он ловко сидит на лошади!
– Это Карл де Турнон, благородный рыцарь, прозванный Красным Графом. А вот и Вильгельм де Макон, – добавил король с лукавой улыбкой. – Как всегда, с розою на щите – все из любви к тебе.
– Глупец! – сказала Агнесса. – Лучше бы он объяснялся той, на чью любовь мог бы надеяться. А кто это следом за ним едет с зеленым щитом?
– О, это славный и храбрейший рыцарь де Кюсси, а с ним – Тибольд Овернский, тоже не менее знаменитый.
И сказав это, король внимательно посмотрел на свою супругу.
– Граф Тибольд Овернский? – повторила она с чистой улыбкой и без малейшего замешательства. – О! Я прекрасно знаю его. Отправляясь в Святую землю, он несколько месяцев жил при дворе моего отца. Он первый, от кого я услышала похвалу моему Филиппу, когда еще и не надеялась стать его супругой. Мне было тогда только пятнадцать лет, но я не забыла этой похвалы. Ах, он был искренним другом моего любимого брата, умершего в Палестине.
– Шут солгал! – подумал Филипп. – Ее глаза, ее голос и сердце – сама чистота, сама откровенность. Да, безумец солгал, и это стало причиной, что я так холодно принял благородного рыцаря и могущественного барона.
И чтобы загладить свою вину перед ним, король приветствовал рыцаря благосклонным кивком головы и наградил его дружелюбным взглядом.
– Возможно ли! – вскричала Агнесса. – Я его не узнала – так он переменился. Когда-то, в Штирии, его лицо дышало свежестью и здоровьем, а теперь он как будто бы болен. Какая ужасная, должно быть, эта Святая земля! Поклянись мне всеми Святыми не ездить туда никогда.
– Клянусь, Агнесса, клянусь! Достаточно и одного раза в жизни побывать там.
Только когда все рыцари проехали с приветствием мимо короля, тогда и начался турнир.
Гюи де Кюсси и граф Овернский побеждали всех, и многие дамы уже сожалели, что ни один из братьев по оружию не был украшен их цветом. И каждая из красавиц какой-нибудь женской хитростью старалась привлечь к себе внимание доблестных рыцарей, втайне надеясь, что в следующий раз один из них украсит свой шлем ее сувениром.
До окончании турнира барьер, отделяющий царскую ложу от трибун, был снят, и священник с крестом в руках, а также кардинал и свита монахов приблизились к государю.