Сердце, кровь, дух - все в нем было готово закаменеть.
На второй или третий день после пожара суда - Адам смутно запомнил эти дни - он ходил по улицам и расклеивал объявления о репетиторстве. По улице, где Адам клеил объявления, двигалась похоронная процессия с оркестром. Какой-то бровастый старичок, остановившийся посмотреть на процессию, спросил его:
- Чьи похороны, не скажете?
- Скажу, - ответил Адам. - Это хоронят Адама Урусова. Знали такого?
- Адама? - задумался старичок. - Из молдаван я только Паркалаба знал. Хороший краснодеревщик был. Тоже помер.
К ним, беседующим таким образом, присоединился какой-то хмурый мужчина.
- Кого поволокли? - спросил он.
- Адама какого-то, - ответил старичок.
- А, помер-таки... Ну-ну...
- Вы, кажется, знали его? - спросил Адам.
- Кто же его, чудака, не знал, - ответил хмурый человек.
"И этот меня с кем-то путает. Однако! Дожился, Адам... Вот так и помрешь в безвестности или, хуже того, оклеветанный. Поздно. Ничего не успел..."
Печаль последнего мамонта, бродящего одиноко в катастрофически изменившемся мире, чувствовал Адам. Горечью был напоен этот мир, его воздух и воды. В печали, к которой требовался бокал хорошего вина и одиночество среди шумного веселья, отправился Адам в ресторан при вокзале, где давненько уж не бывал. Там он попросил своего любимого ликера.
- Какого именно? - захотел уточнить официант.
- Что случилось с городом за последнее время? - громко спросил Адам.Меня никто не узнает, я никого не узнаю. Как тебя звать? И где Семен, где Слава, где Шурик?
Семен, Слава, Шурик были официанты ресторана, хорошие знакомые Адама. От нового официанта он узнал, что Семен женился на пожилой венгерке и уехал в Венгрию, Слава потерял все деньги в финансовой афере и впал в депрессию, а Шурик ушел паломником по монастырям.
- Бог мой, как ненадежна жизнь человека! - воскликнул Адам и поймал в кулак моль, вылетевшую из коровьей шкуры, что была распластана на стене. Tineola biselialla... Такой язык растратили на мошек да болезни! И о чем осталось говорить, о чем... И с кем!
Как бы отвечая его желанию с кем-нибудь поговорить, официант подвел к его столу трех дам, пришедших в ресторан компанией без мужчин. Адам перетанцевал с каждой из них под грохот оркестрика и с каждой, танцуя, говорил о любви. "Любовь... Но понимаете ли вы меня?" "Конечно, понимаю", отвечали дамы по очереди, дыша на него табачной вонью.
А потом Адам очутился за столиком, где сидели два актера из гастролирующего в Шумске театра.
- Ваш преданный поклонник, - сказал он. - Как раз вчера имел честь присутствовать... Адам Урусов. Золотоискатель. Проездом с северов... Сезон был неплохой, - похлопал он по оттопыренному карману, сам не помня, что у него там лежит.
Актеры на карман посмотрели внимательно. Один из них назвался Андреем, другой Валентином, Адам тут же стал путать их, одинаковых на вид, а они решили, что Адам пьян. Актеры не знали, что Адам хоть и бывал пьян, но не от вина.
- Василий! - подозвал Адам официанта. - Бутылку шампанского господам актерам, а мне... Ну ты сам знаешь.
Когда Василий принес шампанское, выяснилось, что актеры непьющие. Даже за искусство они только пригубили вина.
- У нас режим, распорядок, - объяснили они. - Мы должны быть в форме.
- Режим? Распорядок?! - изумился Адам. - Кто были ваши учителя? Впрочем, о чем я спрашиваю! Но я сам старый русский актер. Я знаю тайну старых мастеров. Ne mentez jamais! "Никогда не лгите" - вот главная заповедь артиста. Но разве может трезвый артист сказать подлинно вдохновенное, нелживое слово!
- Он пьян совершенно, как свинья, - перемигнулись актеры и снова взглянули на оттопыренный карман Адама.
- Какой, однако, гадостью поят меня сегодня, - отрыгнулся Адаму выпитый ликер.
- Что вы хотите! - сказали актеры.