Лазарь и Моисей жили в пушкинских «предполагаемых обстоятельствах» других-то, казалось, не было. Так распорядился безжалостный каток, который для социального эксперимента, казавшегося Фишманам тупым и быдловатым, утюжил, буксуя на пролитой крови, собственный народ. Но оба сумели изменить их на «предлагаемые». От роковой безысходности Пушкина к гибкости основателя театральной школы.
Партия предлагает, а еврей располагает, шутил иногда Моисей.
Лазарь много раз поражался отцу: свободные английский и французский, латынь, греческий, блестящее знание истории, способности аналитика. Когда ручеек заказов кустаря оскудевал, Моисей пробавлялся внештатным переводчиком в Коминтерне и, позже, в Совинформбюро. Его переводы считались образцовыми. Если же деньги были, старался лишний раз не светиться в «штабах мировой революции». Когда на базе Совинформбюро создали Агентство Печати «Новости» (АПН), наводнившее под видом журналистов гэбэшниками и грушниками свои зарубежные корпункты и бюро, Лазарь вообще перестал напоминать о себе, сменил городской телефон, что в те годы было непросто.
Получил отец Лазаря лишь среднее образование. Но в царской России, в знаменитой Ришельевской гимназии в Одессе на Дерибасовской. Учили там на совесть. В Москву попал сразу после октябрьского переворота, в 1918 году, когда время, как дикое животное, вдруг сменило среду своего обитания. Иосиф, дед Михаила Берга, именитый Бессарабский купец, дал сыну золотую наличность и сказал: «Попытайся бежать, здесь опасно». А сам пропал в воронке гражданской войны, в бессмысленном братоубийстве, затянувшимся, как оказалось, на долгих семьдесят с лишним лет.
В постель к твоему отцу я забежала на первом свидании, смеялась, обращаясь к сыну Михаилу, много лет спустя Ольга Берг. Он был такой напористый, позитивный, цветной. Тогда все были серые, а в Лазаре ощущалось ветхозаветное понимание добра и зла. Прибавь сюда еще врожденный шарм, умение ухаживать за женщинами, мозги. В тот день я решила, что как чистокровная немка должна еще и искупить вину перед евреями. И быстро поняла какое искупление? Мне повезло!
Мать Михаила Берга была врачом и относилась к физиологии намного проще, чем было принято в те годы. Там, где ее сверстницы стыдливо уходили от разговоров о сексе, Ольга спокойно советовала: возьми с собой в гости чистые трусы, кусочек цветочного мыла, марганцовку (в шестидесятых советские магазины не баловали своих женщин). Впоследствии, наверное, это сказалось и на Михаиле, который, видя здоровое отношение родителей к этой стороне жизни, избавился от портящих настроение и здоровье предрассудков.
Начинающий врач-офтальмолог, собравшая себя, как и Лазарь, только собственными упорством и мозгами, Ольга никогда не была идеалисткой. Она видела, что сделала со своими, русскими немцами Россия, которой они служили не один век, тянули надрывно в Европу не желавшие двигаться древние сани из заснеженных холодных пространств. Стала свидетелем, как отправляли в казахские степи переселенцев, в чистое поле, без помощи и сочувствия. Как там потомки приглашенных царем Петром иноземцев начинали все заново под заунывную перекличку ветров и таких же невеселых странных местных музыкальных инструментов.
Они познакомились во время ежегодной диспансеризации. Ольга сказала Фишману, занося данные в медицинскую карту:
Отклонений нет, но глазное давление может повыситься, следите за этим, Лазарь Моисеевич. Видно, что вы много работаете с бумагами, надо давать глазам отдых.
И не выдержала, посмотрела на обладателя редкого ФИО для поликлиники номенклатурного Четвертого главного управления при Минздраве СССР, что в Арбатском переулке, за зданием МИДа. Здесь Ольга завершала ординатуру и не часто встречала людей с такой вызывающе еврейской внешностью.
Фишман все понял, косым голубиным взглядом смерил молодую Ольгу и причмокнул:
Как говорят физики-ядерщики, «если что-то нас не убивает, то, скорее всего, оно неисправно».
Ольга улыбнулась.
Вы зря смеетесь, нарочито строго произнес Фишман. И с интонациями фавна, добавил: Я ведь не певун и плясун, а наоборот, плевун и писун.
Стало ясно, что он не пропустит ни одной юбки, если сочтет ее достойной внимания.
«Фавн», не тратя времени на разговоры, достал из портфеля блокнот, вырвал листок и записал: «Завтра, сквер у Большого театра, 19.00». Ольга кивнула, а он чуть не испортил впечатление: