И лишь один молокосос, оторвавшийся от груди матери, с удовлетворением произнес:
Мам-ма
Антон Филатов. БОМЖ, или хроника падения Шкалика Шкаратина
(Криминогенное повествование)
Герой нашего «криминогенного повествования» Евгений Борисович Шкаратин, неприкаянный скиталец, известный более своей кличкой «Шкалик», ищет отца. Так уж случилось: умирающая мама оставила семнадцатилетнему Женьке одно лишь сердобольное завещание, уместившееся в короткую предсмертную фразу: «Найди отца, сынок Он хороший не даст пропасть». Завещание матери стало для Шкалика делом его жизни. Всего-то и слышал Женька Шкаратин об отце: «Он не русский, а звали порусски Борисом. Фамилию не запомнила Не то Сивкин, не то Кельсин Китайская какая-то фамилия. А вот примета есть пригодится тебе У него мизинец на руке маленький такой культяпый. Найди отца, сынок».
Глава III. Города и интегралы
«Прощай навеки, лапоть, по тебе не станем плакать»
Старинная пословицаПроводить Женьку пришла Анна Михайловна. Принесла в плетеной авоське большой калач («Сама стряпала!»), новые носки и книгу. Вид у неё был загадочный, словно она должна была произнесли заклинание. Мама Нина суетливо подсобирывала сумку, пытаясь вместить в неё всё сущее от вилки до сковородки. Женька равнодушно-застенчиво протестовал: «Ма не клади стоко не унесу».
Стрелки ходиков неумолимо двигались. Сборы были закончены, и оставшееся время тяготило всех. Нина всматривалась в окно, незаметно смахивая слезу. С каждой минутой она чувствовала себя всё хуже. И это бестолковое ожидание могло закончиться лужей слез. И она, упреждая это, сдерживала себя; стыдилась и учительши. Как всегда сорвались гирьки на часах, заставив всех вздрогнуть и очнуться. Пора! Оставалось посидеть на дорожку.
Же-е-ка! Жень пришел Лёнька Бандит, вспомнивший, что сегодня, вроде, уезжает друг.
Заходи, Леня! первой откликнулась учительница.
Не Я тут подожду, Лёнька прикорнул на кукорках у ворот.
Заходи уж раз пришел, прикрикнула мама Нина, удерживая Женьку. Надо посидеть перед дорожкой.
Лёнька открыл двери и встал у косяка. Он сутулился, переступал ногами, точно жали сапоги, и нервно теребил мочку уха. Женька искоса наблюдал за другом, думая совсем не о нём. И тоже суетливо елозил задницей по табуретке.
Сядь уж! строго приказала Нина, указывая Лёньке глазами на стул. Как теперь будете друг без друга? Совсем не кстати заметила она. И в словах её никто не услышал вопроса. Казалось, Нина и сама не слышала себя.
Друзья переглянулись. Разом скривили косые рожицы. Женщины тоже посмотрели друг на друга, выказывая своё взрослое «что с них возьмешь?».
Жень, я книгу тебе дарю, вдруг спохватилась Анна Михайловна Внима-а-тельно почитай в поезде
Да он их сроду не читает
Почитай, Женя! Она поможет тебе в жизни. И вот ещё что: ты мне обязательно напиши. Хоть раз Ладно?
Ну, сконфуженно согласился Женька и стал надевать рюкзак. Женщины бросились помогать, поправляя рубашку, подхватили вдвоём сумку.
Жень, а деньги-то! мама Нина бросила сумку и сунула руки в карман кофты. Деньги, аккуратно завернутые в носовой платок, она показала Женьке и как-то особенно торжественно передала их ему в руку. Женька небрежно сунул сверток в карман брюк.
Да ты что! Куда ты их?.. Это же женьги! То есть, деньги, Женька! Ну-ка давай их сюда она укоризненно покивала головой и, расстегнув пуговицу нагрудного кармана куртки, тем же торжественно-ритульным движением поместила туда сверток. Так надежнее. Куртку не снимай в дороге, а то сам знаешь.
Под брезентовый тент ГАЗика он влез, не додумавшись обняться с матерью, сел на свободное место. В открытый проём были видны обшарпанные церковные стены, под которыми сельские пацаны резвились «в чику», поодаль школьное крыльцо с железным цоколем, улица И только чуть-чуть голубого неба с летними белёсыми тучками. Стоящие у машины люди коротко перебрасывались незначительными фразами, ожидая момента отъезда. Женькины провожающие стояли тут же. И это казалось ему нелепым и утомительным актом. Опыт отъезда из дома был ему незнаком. Женька даже не думал о нём как о чем-то значительном или ответственном. И все же за внешним равнодушием и олимпийским спокойствием глубоко в душе сидел ржавый гвоздь, саднящий слезливо-трогательным раздражением.