Золотой рубль как «золотой денежный стандарт», появился в России в 18951897 годах по инициативе министра финансов С. Ю. Витте. Существовали золотые «пять рублей», «семь с половиной рублей», «десять рублей». Если даже Раневская дает пятирублевый золотой на чай, это щедрая «милостыня». Не зря Варя, которая кормит слуг горохом, едва может сдержать свое возмущение щедрым подаянием:
«Варя(испуганно). Я уйду я уйду Ах, мамочка, дома людям есть нечего, а вы ему отдали золотой.
Любовь Андреевна.Что же со мной, глупой, делать! Я тебе дома отдам все, что у меня есть. Ермолай Алексеевич, дадите мне еще взаймы!..
Лопахин.Слушаю».
Что такое была жизнь Раневской на Ривьере, кем она была для людей ее сословия и ее круга? Русские дворяне, особенно аристократы, жившие постоянно или временно на заграничных курортах, составляли особое сообщество, причем весьма закрытое. Они всячески стремились отгородиться от «нуворишей», людей иных сословий или же благородных семей, запятнавших себя неблаговидным поведением. Происходило то, что Толстой в «Анне Карениной» обрисовал так: «Как и во многих местах, где собираются люди, так и на маленьких немецких водах, куда приехали Щербацкие, совершилась обычная как бы кристаллизация общества, определяющая каждому его члену определенное и неизменное место».
Было ли вообще у Раневской, открыто жившей на вилле с любовником, «место» как таковое?
Мария Константиновна Битюгова («Дуэль»), жена чиновника, отнюдь не дама высшего общества, но всего лишь бывшая гувернантка, с осуждением и брезгливостью относится к Надежде Федоровне, которая открыто сожительствует с Лаевским.
В повести Чехова «Моя жизнь» мать семейства Ажогина стыдит Мисаила Полознева, сестра которого стала любовницей доктора Благово и теперь ждет от него ребенка: «Друг мой, это ужасно, проговорила она, ломая руки и, по обыкновению, пристально всматриваясь мне в лицо. Это ужасно! Ваша сестра в положении она беременна! Уведите ее, прошу вас
Она тяжело дышала от волнения. А в стороне стояли три дочери, такие же, как она, худые и плоские, и пугливо жались друг к другу. Они были встревожены, ошеломлены, точно в их доме только что поймали каторжника. Какой позор, как страшно! А ведь это почтенное семейство всю жизнь боролось с предрассудками; очевидно, оно полагало, что все предрассудки и заблуждения человечества только в трех свечах, в тринадцатом числе, в тяжелом дне понедельнике!»