Вот, из старых запасов, ставя бутылку на середину стола, сказала она и постаралась стереть с лица досадливое выражение.
О! Другое дело! воскликнул Артур, взяв на себя роль виночерпия. До боли родное «Каберне».
Он поднес бутылку к бокалу Насти, но Алексей накрыл его ладонью.
Ей хватит сегодня, строго произнес он.
То есть как? вспыхнула юная жена.
Увы, пожал плечами Артур. Слово мужа закон.
А мне, пожалуйста, полный, не глядя на Артура, попросила Воронцова.
Балашов обратил внимание, что еда на ее тарелке осталась нетронутой. «Странная дама, подумал он. Ведь опьянеет, как пить дать».
Желание дамы тоже закон, с завуалированной издевкой произнес Артур, наполняя бокал Воронцовой.
* * *
Сыграв с Артуром партию в шахматы, Балашов поднялся к себе.
Проходя мимо комнаты молодоженов, он стал невольным свидетелем их ссоры.
По какому праву ты командуешь? плачущим голосом вопрошала Настя.
По праву мужа, сдержанно отвечал Алексей.
Мы что, при царе Горохе живем? По праву мужа, видите ли!
Во все времена муж глава семьи. Ты не знала?
Надо же! Глава он. Сначала деньги научись зарабатывать, а потом командуй.
Вот, значит, как? К деньгам все свела? А не ты ли на свадьбе у подруги вещала: «Только любовь правит миром. Ни за какие деньги не купишь любовь»? Врала, значит?
Ничего я не врала. Просто Просто
Раздалось горькое рыдание, заглушаемое, очевидно, подушкой.
Покачав головой, Балашов вошел в свою комнату.
Он долго не включал свет, любуясь волшебной картиной за окном.
Там, на темно-фиолетовом фоне декабрьского вечера медленно кружились мохнатые снежинки, а за их тонкой кисеей проступали стройные стволы сосен-исполинов.
Воображение унесло Балашова в далекое детство. Вот он, тринадцатилетний пацан, идет с матерью по Синему бору. Солнце, пробиваясь сквозь густые ветви, ложится причудливым узором на изумрудный мох. Его бархатный ковер делает шаги неслышными, мягко пружинит и отдается в душе чем-то ласковым и теплым.
Мать уже набрала полную корзинку боровиков, крепких, ладных, с шоколадно-коричневыми шляпками, и зовет сына домой. А ему не хочется покидать это царство, где так хорошо и свободно душе. Он просит ее чуточку подождать, зовет к озеру, предлагает искупаться.
Ну что ты, Сережа. Какое мне купание? Да и устала я. В другой раз сходим. А ты лучше с друзьями сбегай, зачем тебе я?
Он молчит, стесняясь сказать, что давно мечтал именно с ней побывать на Песчаном озере. Чтобы от его красоты посветлело материнское лицо, разгладились морщинки. Чтобы сошли с хрупких плеч заботы и ставшая привычной усталость.
О, сколько невысказанных при жизни признаний прошептали его губы у могилы матери! Сердце до сих пор не смирилось с ее ранним, несправедливым уходом.
«Мама! тихо произнес Балашов. Завтра я приду на твою могилку, и мы поговорим».
Подумав о предстоящем дне, Балашов разволновался. Завтра он увидит ту, которой целиком принадлежало его юное сердце. Ох, и помучила она его!
Красивая девочка с каштановыми волосами, лучшая в классе, да что там в классе! Во всем поселке не было другой такой колдуньи с глазами цвета меда, тоненькой и гибкой, пахнущей луговыми цветами.
«Эх, Марина, Марина! И что толкнуло тебя выйти за этого Витька? Нахрапистого недалекого качка с деньгами отца-кооператора. Разве его подарки значили для тебя больше моих букетов сирени? Неужели деньги стали для тебя путеводной звездой и мерилом счастья? А как же любовь? Нет, не верю. Существует причина, о которой я не догадываюсь».
И вновь перед глазами встала сценка из прошлого.
Он с другом Петькой ловит рыбу на Песчаном. На берегу появляется Витек, за его спиной маячат двое дружков, готовых стелиться ради подачек своего властелина.
Э! Мелочь! А ну, брысь с нашего места! кричит Витек и сплевывает сквозь зубы.
Никуда мы не уйдем, отвечает он, чувствуя, как холодеет в животе.
Мы здесь с пяти утра, пытается разойтись «по-хорошему» Петька.
Да хоть с прошлого года. Мне плевать. Кыш отсюда!
Не уйдем, упрямо отвечает Сергей.
Витек кивком приказывает вассалам применить силу. Те хватают зашиворот незадачливых рыбаков и пинками прогоняют с берега.
Всю дорогу до дома Петька размазывает по лицу слезы, а он, стиснув зубы, клянется себе, что когда-нибудь отомстит.