Кроме того, он сказал вам, что его имя – Кане, – тут в его голосе появились стальные нотки. – Раз
уж вам так нравится, ваше высочество, рискните поохотиться за Пустерлой, но не смейте травить Кане, не предупредив сперва об этом меня.
Он сделал паузу. Герцог, с трудом понимая, что к чему, молча стоял, терзаемый гневом и стыдом. Фачино повернулся к Беллариону, всем своим видом
выказывая откровенное презрение к деградировавшему сыну великого Джангалеаццо.
– Пошли, мой мальчик, – чуть насмешливо произнес он. – Его высочество отпускает тебя. Надевай свою тунику и иди за мной.
Не сомневаясь, что ускользнул от Сциллы лишь для того, чтобы потерпеть крушение у Харибды note 60, Белларион машинально натянул на себя
лохмотья, в которые превратилось его платье, и последовал за графом Бьяндратским вон из камеры.
Они молча поднялись по узкой каменной лестнице в просторную комнату, увешанную роскошными фламандскими гобеленами и ярко освещенную огромными
свечами, горевшими в массивных позолоченных подсвечниках. Фачино велел слугам оставить их наедине, неторопливо оглядел Беллариона, являвшего
собой, надо сказать, весьма плачевное зрелище в его изодранной тунике, сквозь которую местами просвечивало голое тело, и уселся в кресло,
оставив юношу стоять.
– Итак, ты набрался храбрости назваться моим сыном, – полуутвердительно полувопросительно произнес Фачино. – Похоже, моя семья начинает
увеличиваться. Что ж, тебе повезло с отцом. Теперь тебе остается только сообщить мне имя женщины, удостоившейся чести быть твоей матерью.
– Синьор, я буду откровенен с вами, – ответил Белларион. – Под угрозой неминуемой гибели я был вынужден преувеличить близость наших родственных
отношений.
– Вот как? – удивленно поползли вверх густые брови Фачино. – И насколько сильно ты их преувеличил?
– Я – всего лишь ваш приемный сын.
– Ну уж нет, это явное вранье, – нахмурился Фачино, и от его ироничного настроения не осталось и следа. – У меня мог объявиться внебрачный сын,
о существовании которого мне было неизвестно. Такое иногда случается. Я был молод и не всегда воздержан, когда дело доходило до поцелуев. Но
разве можно усыновить чужого ребенка, ничего не зная об этом?
– Это я выбрал вас в приемные отцы, – смело ответил Белларион и, пытаясь смягчить дерзость своих слов, поспешил добавить: – Подобно тому, как мы
выбираем себе небесного покровителя, так и я сделал свой выбор в минуту смертельной опасности, когда мне грозили пытки и смерть, когда,
доведенный до отчаяния, я увидел свой единственный шанс спастись лишь в том, чтобы назваться вашим сыном…
Наступила пауза, в продолжение которой Фачино сурово смотрел на него. Сердце Беллариона упало. Он решил, что проиграл и что ставка, сделанная им
на добродушие и искренность своего спасителя, оказалась неверной.
Фачино расхохотался, но его смех заставил Беллариона поежиться.
– Значит, ты решил взять меня в отцы. Ну, мессер, если бы можно было выбирать родителей… – он перебил сам себя и резко спросил: – Кто ты,
мошенник? Как тебя зовут?
– Мое имя – Белларион, синьор.
– Белларион? Странное имя. А откуда ты взялся? Будь добр рассказать мне всю правду, если не хочешь, чтобы тебя объявили самозванцем и отправили
назад к герцогу.
Надеясь, что его откровенность будет воспринята благосклонно, Белларион точь в точь повторил историю, когда то рассказанную им Лорендзаччо из
Трино, и, судя по выражению лица Фачино, тот был изрядно тронут ею. Правда, он ни словом не упомянул о своих приключениях в Монферрато и о том,
что уже пользовался там именем Фачино.