В монашеском укладе, при всех его возможных минусах, имелась
хотя бы четкая определенность: бренное существование рассматривалось лишь с точки зрения подготовки души к встрече с Богом и переходу в
вечность.
По сравнению с этой грандиозной задачей разве заслуживали уважения цели, которые ставили перед собой упрямо борющиеся друг с другом люди,
копошащиеся, как клубок земляных червей, и относящиеся к мирскому бытию так, словно оно будет длиться бесконечно долго?
Так размышлял мессер Белларион, проезжая возле сверкавшей на солнце глади реки, в тени стройных тополей, устремившихся к лазурному, словно
отполированному летнему небу, и, казалось, сама красота Божьего мира заставляла его испытывать еще большее презрение к людям, своими
недостойными деяниями осквернявшими этот мир.
Он миновал тополиную рощу и, выехав на равнину, увидел даму на белой лошади, чье появление отвлекло его от мрачных размышлений. Ее сопровождали
сокольничий и два конюха в бело голубых ливреях синьора Фачино Кане, графа Бьяндратского, который после данной ему герцогом Миланским отставки
разорвал со всеми Висконти, и теперь по праву завоевания и по собственному волеизъявлению стал тираном Алессандрийским.
Белларион охотно свернул бы на другую дорогу, как делал это всякий раз, когда успевал первым заметить графиню, но она уже окликнула его и, пока
он с вынужденной покорностью приближался к ней, передала своему сокольничьему сидевшего у нее на запястье хищника и, отъехав на несколько шагов
от слуг, обратилась к Беллариону:
– Если ты едешь домой, Белларион, то нам по пути.
Несколько смутившись, он, однако же, пробормотал вынужденные слова признательности, прозвучавшие, как на то и было рассчитано, натянуто и
фальшиво.
Они поехали вместе. Она говорила об охоте: о том, как удобно преследовать добычу на этой равнине, тянущейся иногда многие мили; о том, что
сегодняшняя жара, наверное, заставила птиц держаться в зарослях и их поездка оказалась впустую, и о многом другом еще.
Белларион, с отсутствующим видом, трусил рядом с ней, вполуха слушая ее болтовню, так что в конце концов она замолчала. Однако через некоторое
время, искоса взглянув на него из под длинных ресниц, она приглушенным голосом спросила:
– Ты сердишься на меня, Белларион?
Он вздрогнул, как от удара, но быстро справился с собой.
– С чего вы взяли, синьора? – ответил он вопросом на вопрос.
– В последнее время ты выглядишь таким чужим. Ты избегаешь меня с той же настойчивостью, с какой я ищу встречи с тобой.
– Как я мог предположить, что вы ищете встреч со мной?
– А разве ты не видел?
– Я счел за лучшее не замечать.
Она слегка вздохнула.
– Ты хочешь сказать, что не в твоих привычках прощать.
– Вовсе нет. Я не держу зла ни на одно живое существо, будь то мужчина или женщина.
– Поистине небесное совершенство! Каково то тебе приходится на земле!
Однако она лишь на одно мгновение дала себе волю, и, показав когти, тут же спрятала их.
– Нет нет, прости, ради Бога, я не хотела смеяться над тобой. Но ты такой холодный и безмятежный. Наверное, поэтому ты и смог стать великим
солдатом, как тебя уже стали называть. Но от этого тебя не станут любить больше, Белларион.
– Я не припомню, чтобы добивался чьей либо любви, – улыбнулся Белларион.
– Даже женской?
– Святые отцы велели избегать ее.
– Святые отцы! Хм м! – вновь вырвалось у нее. – Зачем только ты оставил своих отцов?
– Именно этот вопрос я задавал себе, когда последний раз виделся с вами.
– И ты не угадал ответ?
– Нет, синьора.