Жил в Англии в средние века многодумный монах один. Чего только не перевидал он за свой век, чего не перечувствовал об уделе человеческом, а сказать смог совсем кратко и вернее всего другого верного! только лишь вот что: «Одни приходят в жизнь для счастья. Другие же чтобы перетерпеть эту жизнь».
Ну, надо, наверное, оговориться, когда сочувственно вдумываемся мы в максиму этого печальника-монаха. Ведь нет таких среди нас это чтоб им только одно счастье их жизни, а другим нескончаемое перетерпливание ихнего горемыканья. Да, бывает, когда пострадать и счастливцам. И бывает, чтоб порадоваться и горемыкам чему-нибудь. Но всё одно монах прав: человечество делится на два, именно на эти два рода людей. Читаем у Льва Толстого: «Основной конфликт писания это конфликт поэзию чувствующих и нет.» Вот-вот, и у Толстого про эти два рода людей. То есть про тех, которые бывают счастливы через очувствование/понимание Истины, Добра и Красоты (то есть через чувственное понимание основ бытия всего сущего) и про тех, чья жизнь, по преимуществу, есть существование принятие всего того, что есть на сегодня, приспособление к нему покорное: это в помыслах когда единственно о хлебе насущном.
Но нет, нет и среди тех, чьи силы уходят на простое (такое ли уж и простое?!) поддержание жизни, встречаются такие, в ком не задавлен, жив бывает дух и в этих людях: «Милый ты мой! Да разве белый свет кому когда надоест?! Жизнь проклятая она надоела!»
Духовная тупость куда чаще встречается среди тех, чей труд не труд, а ловчение разное суррогат труда, эрзац труда ну, мы уже говорили чуть раньше об этом: это та деятельность, которая появилась в последние десятилетия в результате никогда прежде не бывалого чудовищного! разделения труда.
Так вот скажем ещё раз, куда практикуют люди деваться от «проклятой жизни»: это опьянение материальной роскошью, опьянения разного рода плотские
А что это ещё вот за опьянения, которые исихастские?
А ещё вот когда «впадают в прелесть» это-то как?
И ещё вот хлыстовские радения.
А то есть ещё и дыромоление.
А ещё естъ уходы в сферы вроде бы совсем чистой науки вникание в разгадывания про то, как устроена вселенная, и откуда она взялась, и одна ли она вообще-то есть?
Много каких придумал себе человек уходов из своей непосредственной действительности.
А что это значит, что измышляет и измышляет человек себе все эти уходы от конкретностей его жизни? Да только одно и значат эти уходы: так или иначе, а трудно сносима ему повседневность это когда одолеваем он многими заботами о продлении своего существования.
О, эта вечная, терзающая всех нас только вот что по-разному сообразно нашим душевным, умственным и физическим данным это вечная дихотомия: тело и дух!
Мне представляется, что родовую сущность человека вернее всех прочих определил австрийский культуролог Макс Шеллер: «Человеку свойственен колоссальный избыток фантазии».
Про то, какие бывают у человека «фантазии» (=«уходы»), речь у нас уже шла. Ничего мы не сказали только о той «фантазии», которая, думается нам, есть безусловно нравственная, безусловно истинная, безусловно прекрасная. Это та «фантазия», которая высокое искусство. То есть то искусство, которое судит обо всём сегодня наличествующем по чувству должного быть, судит по чувству идеала. У Эвальда Ильенкова читаем: «Искусство есть единственная деятельность человека, в которой возможна материализация идеала».
Искусство, думается мне, это светская религия то есть не богопочитание (такова этимология слова «религия»: лат. religio совестливость, благочестие, набожность), а благоговение перед Истиной, Добром и Красотой; искусство есть служение этому триединству это есть его воплощение в слове, звуке, линиях и красках.
От художника Вячеслава Махова я услышал, что каждое полотно художника есть «икона», то есть запечатление того, чему он поклоняется. Да, согласен с вами: уточнение всё же здесь требуется к мысли Махова. Не всякое полотно, даже если оно и очень хорошо, профессионально сделано, есть икона. Иконой оно бывает только тогда, когда в полотне прочитывается глубокое раздумье художника об уделе человеческом: раздумье о его счастьях и несчастьях; раздумья про то, как же нам со всем этим нашим-то быть это чтобы быть свободными свободными и умом, и душой, и телом.