Максим Волчкевич
Техника акварели
Составление: А. Волчкевич
Рисунки: А. Вайнер
© Волчкевич М., 2020
Издательство «Перо», 2020.
* * *Моей жене, Анастасии.
I
Садовник
Садовник лестницу приставил и, на куст
взобравшись, розу ножницами срезал
и изучал механику цветка.
А в это время за его спиной
стояла нимфа, яблоко кусая.
На ветке дуба чижик щебетал,
когда она смешинкой подавилась,
но, испугавшись, спряталась за ствол.
Садовник оглянулся никого:
трава не смята, лестница в порядке,
и не спеша затылок почесал.
Не надо удивляться ничему
ведь в жизни может всякое случится
с любым из нас. Тем более в одно
прекрасное и солнечное утро.
АКВАРЕЛЬ
Солнечный зайчик на полке,
мыслей шарманка сломалась
утром в ушко от иголки
видится каждая малость.
Тени сквозь ситечко льются,
небо подернуто дымкой
день высыхает на блюдце
переводною картинкой.
Скажете, так не бывает?
Просто балкон занавешен.
Лето стремительно тает,
словно тарелка черешен.
Как на открытой странице,
в красках сырых и цветенье,
мир еще весь на границе
яркого света и тени.
Чашка горячего кофе,
полная ваза ромашек.
Чей-то немыслимый профиль
быстрый ведет карандашик
Только не делайте шага
к той белоснежной постели
это простая бумага,
техника акварели.
Стихотворение
Вот виноградина: она
прозрачна, хорошо видна.
На ней есть матовость, какую
я поцелую.
Лежит на блюде белом гроздь,
она просвечена насквозь
хвала стихотворенью!
Оно само, как виноград
без кости, чистый рафинад.
Но с изумрудной тенью.
Зимняя чашка
Бывает день из мира неземного,
в конце зимы, похожий на предмет
тончайшего фарфора голубого,
где каждый палец виден на просвет.
Он изнутри сиянием пронизан
от холода, оставшегося в ней,
как чашка из разбитого сервиза
прекрасная и полная теней.
Открой буфет высокий и певучий,
и этот день поставь перед собой,
и поверни, чтоб видно было лучше
со стороны какой он голубой.
Уже февраль, весна не за горами.
Недолго нам осталось коченеть
вот так сидеть пустыми вечерами
и ложечкою чайною звенеть.
Тема сквозняка
Тающий сахар света
в ложке потемок это
снадобье для зимы,
наступающей тьмы.
Тихо звенит посуда
времени и отсюда,
кажется мне, слышней,
кто играет на ней.
Среди стаканов, вилок
флейту пустых бутылок
пробует ветер тот,
что не знает пустот.
Посередине мира
от водки ли, от кефира
появляется вдруг
шероховатый звук.
Вот он растет и быстро
горлышками регистра
пробегает легко
скисшее молоко.
По стенкам пушистой пыли
до последней бутыли,
в коей ничего нет,
срывается на фальцет.
Зубья и шестеренки
играющий на гребенке
перебирает: там
та-ра-рам.
Лестницы потайные,
шатуны часовые
механический мрак
вторят ему: тик-так.
Ночь, как язык, немеет,
музыка цепенеет,
ключ открывает дом
никого за столом.
Офелия
Пусть ночь кругом тиха, темна,
за светляком плывет луна
свечой внутри освещена,
речной водой окружена.
Пусть мне безумье суждено,
ромашки, клевер все равно
к себе зовет меня оно,
как стебель лилию на дно.
Ступай за ним, тянись, плыви
на огонек своей любви
Скажи ему, что я живу
могу держаться на плаву.
Тебя в кольце из плавунцов
несет река в воде лицо
среди цветов и диких трав
плывет, тобой быть перестав.
Там ил речной тягуч, глубок,
над головой зеленый дрок.
А песню держит между строк
последний воздуха глоток.
Репейник
Кипы зелени и кроны,
обмелевшие пруды,
теплый дух и цвет зеленый
взбаламученной воды.
Лучше места не бывает
на подгнившие мостки
только ряска набегает
да качает поплавки.
Здесь на выжженном суглинке