Добрая женщина встала рядом с племянницей, демонстрируя свою заботливость. Габриэла позволила ей это сделать, но обернувшись к Сюзанне, произнесла с печальной улыбкой:
— Новая капля в чашу!
В такой день барьеры монастырей рушились для родителей. К Габриэле пришел отец, прямо в её келью. Сюзанна, увидев его, поняла Габриэлу. Действительно, очень дряхлый старик с дрожащим голосом. И хотя раньше он явно был видным мужчиной, при взгляде на него становилось ясно: старый солдат капитулировал.
Однако, увидев слезы на щеках дочери, он все же нашел силы произнести:
— Если ты несчастлива, дочь моя, сбрось эти одежды и следуй за мной.
Добрая тетушка содрогнулась.
— Отец, — ответила Габриэла, — я страдаю из-за расставания с вами, но я хочу принести свою жизнь в жертву Господу.
— Увы, дитя мое, в иные времена этой жертвы не понадобилось бы. Но у меня нет сил тебя защитить. Если твое призвание — отречься от мира, Господь тебя вознаградит.
Габриэла встала на колени. Отец заплакал. Его поддержала добрая тетушка.
Затем все отправились на церемонию. Та проходила весьма торжественно и заняла много времени. Завершала процедуру стрижка длинных волос Габриэлы. Когда последняя их прядь была срезана, мать Еванжелика возложила на голову Габриэлы покрывало монахини. Раздалось пение монастырского хора. Все узы были порваны, и Габриэла больше не принадлежала миру.
ГЛАВА 36. ПОСЛЕДНИЙ ЧАС
Вскоре с Сюзанной произошла новая история. Накануне она увидела на галерее монастыря мсье Шарни, шарахнувшегося от нее, словно ребенок, увидевший змею. Они лишь обменялись поклонами. В монастыре существовал обычай: ключ в комнату оставался в двери на всю ночь. На другой день после встречи, проснувшись, Сюзанна обнаружила, что её одежда исчезла, а взамен была положена другая: монашеское платье, покрывало, четки. От природы не склонная скандалить по пустякам, она все же надела это платье, но позже обратилась к настоятельнице, которую по-прежнему называла «мадам», а не «матушка», с протестом против такого насилия. Та ей ответила, что сделано это было не по её инициативе.
— Мсье Лувуа и Шарни, мадам?
— Вы сами их назвали. Сожалею, что вы не поняли их благих намерений, но надеюсь, вы ещё одумаетесь.
— Храните ваши надежды, мадам, а я буду хранить свои убеждения.
— Благодать снизойдет на вас, дочь моя.
— Вера защищает меня от святотатства. Вы сами не посоветуете мне обратить к Богу сердце, если не принадлежишь ему всем существом.
— Богу принадлежит все, дочь моя.
Сюзанна не ответила и с поклоном рассталась с матерью Еванжеликой. Но чем упорнее её преследовали, тем сильнее и увереннее она себя ощущала.
Когда Габриэла, теперь сестра Габриэла де Ларедампсьон, её увидела, то всплеснула руками:
— Как, и вы тоже?
— Одежда не изменила моего сердца, — ответила Сюзанна. — оно как принадлежало Бель-Розу, так и принадлежит.
— Кто любит, тот не боится! — воскликнула Габриэла и бросилась на шею Сюзанне.
После принятия пострига здоровье Габриэлы, и до того не блестящее, стало ухудшаться все быстрее. Лицо осунулось, щеки становились все бледнее, а руки — все тоньше. В присутствии Сюзанны она ещё принимала лекарство, но старалась вылить его, когда Сюзанны не было. И когда Сюзанна это заметила, Габриэла, указывая на свою грудь, сказала:
— Смерть уже там. Вы продлеваете мою жизнь лишь на несколько часов. Нет, жить может только тот, кто любит и свободен.
К вечеру ей стало хуже, и врач сказал, что завтрашнего дня бедняжка не переживет.
Под утро она повернулась в сторону Сюзанны, долго смотрела на нее, затем медленно закрыла глаза и сложила руки так, как это часто изображают на надгробиях.