Весь день мы парились и мылись, скакали за пиво и прятали его под лопушки, и доставали, доставали, поверьте, из лопушков, и обгладывали воблью головку, и прыгали в океан. Пахомыч до того напарился, что смыл почти все свои татуировки, кроме, конечно, надписи: "Помни заветы матери". А надпись: "Нет в жизни счастья" он смыл бесповоротно. Счастье было! Вот оно было! Прямо перед нами!
В тот день мы побывали в Тетеринских, Можайских, Богородских, Донских, Дангауэровских, Хлебниковских, Оружейных, Кадашевских банях и, конечно, в Сандунах. Оказалось, что на острове имеются все московские бани *.
- Откуда такое богатство? - удивлялся Суер.
- Эмигранты повывезли, - ответствовали островитяне. К вечеру на берегу запылали костры и, раскачиваясь в лад, островитяне запели песню, необходимую для их организма:
В нашей жизни и темной и странной
Все ж имеется светлая грань.
Это с веником в день постоянный
Посещенье общественных бань.
Что вода для простою народа?
Это просто простая вода.
Братства банного дух и свобода
Нас всегда привлекали сюда.
В Тетеринские,
Воронцовские,
Донские,
Ямские,
Машковские,
Измайловские,
Селезневские,
Центральные
И Сандуны.
А Семеновские ликвидировали,
А Мироновские модернизировали,
Краснопресненские передислоцировали.
Доброслободские закрыли на ремонт.
Было много тяжелого, было,
Но и было всегда у меня:
Дуб, береза, мочало и мыло.
Пиво, вобла, массаж, простыня.
Тело - голое! Сердце - открытое!
Грудь - горячая! Хочется жить!
В наших банях Россия немытая
Омовенье спешит совершить!
Они пели и плакали, вспоминая далекую Россию.
- Мы-то отмылись, - всхлипывали некоторые, - а Россия...
Я и сам напелся и наплакался и задремал на плече капитана. Задремывая, я думал, что на этом острове можно бы остаться на всю жизнь.
- Бежим! - шепнул мне вдруг капитан. - Бежим, иначе нам не открыть больше ни одного острова. Мы здесь погибнем. Лучше ходить немытым, чем прокиснуть в глубоком наслажденьи.
И мы растолкали наших спящих сопарильщиков, кое-как приодели их, затолкали в шлюпку и покинули остров неподдельного счастья, о чем впоследствии множество раз сожалели.
Глава XVII Мудрость капитана
Только уже ночью, подплывая к "Лавру", мы обнаружили, что, кроме мичмана, прихватили с собой случайно еще одного Хренова. Ложного.
Это Пахомыч расстарался в темноте.
- Не понимаю, старпом, - досадовал Суер, - на кой хрен нам на "Лавре" два Хренова? Я и одним сыт по горло.
- Не знаю, кэп, - оправдывался Пахомыч. - Орут все: "Хренов, Хренов" ну я и перепутал, прихватил лишнего.
- А лишнего Семенова вы не прихватили?
- Надо пересчитаться, - растерянно отвечал старпом. Стали считать Семеновых, которых, слава Богу, оказалось один.
- А вдруг это не наш Семенов? - тревожился капитан. - Потрясите его.
Мы потрясли подозреваемого. Он мычал и хватался за какие-то пассатижи.
- Наш, - успокоился капитан.
- Что же делать с лишним Хреновым, сэр? - спрашивал старпом. Прикажете выбросить?
- Очень уж негуманно, - морщился Суер, - здесь полно акул. К тому же неизвестно, какой Хренов лучше: наш или ложный?
Оба Хренова сидели на банке, тесно прижавшись друг к другу.
Они посинели и дрожали, а наш посинел особенно. Мне стало жалко Хреновых, и я сказал: - Оставим обоих, кэп. Вон они какие синенькие.
- Ну нет, - ответил Суер, - "Лавр Георгиевич" этого не потерпит.
- Тогда возьмем того, что посинел сильнее.
Наш Хренов приободрился, а ложный напрягся и вдруг посинел сильнее нашего. Тут и наш Хренов стал синеть изо всех сил, но ложного не пересинил.
Это неожиданно понравилось капитану.
- Зачем нам такой синий Хренов? - рассуждал он. - Нам хватит и нашего, слабосинего.
- Капитан! - взмолился ложный Хренов. - Пожалейте меня! Возьмите на борт.