На ловца и зверь бежит!
Корчмарь, похоже, все ещё не понял, как он вляпался. Что ж, в счастливом неведении ему придётся оставаться не долго
А где все? спросил Заяц, будто и сам не мог догадаться.
Уже там, где ж ещё! хмыкнул Вербан. А мы вот тут с дедом застряли. Не хочет, понимаешь, уходить, старый упрямец, пока книгу свою не найдет. Ты, часом не видел?
Заяц пожал плечами: какую ещё книгу? Да нет, вроде не ви Книгу?!! Кни Дыхание корчмаря от ужаса сперло, а сам он мигом покрылся холодным потом. Попался! И так глупо, что в пору заверещать и начать дубасить свою несмышленую голову этой самой книгой, рвать волосы пучками и пускать пену. Своими руками вынес уворованное прямо пред очи владельца. Ой, как не хорошо этот полуголый здоровяк со стариком на него смотрят! Ой, как не хорошо!
Значит, не видел? удивился усач. Ой, а что это у тебя в руках?
Всё, это конец! От отчаяния, корчмарь всерьез принялся размышлять, что лучше: сдаться на их милость, и тогда рыжий не станет его убивать, а просто скинет в яму к зверю, или от стыда спрыгнуть туда самому вместе с книгой? Чтоб, стало быть, не досталась никому? Как там сказано у Велеслава? «Я ли смерть заклинаю? Я ли её приму?» Да Это будет мужественным и красивым шагом, о котором потом перехожие гусляры станут слагать выспренние и самую чуточку печальные песни. Что-то вроде того:
Да уж и Заюшка он, Осмомыслович,
Порасправил свои круты плеченьки,
Воскидал он буйну головушку,
Побежал-помчал яко ярый тур,
Полетел стрелою, серым соколом,
Опрометь кидался во темную глубь,
Во провалище-ямище чёрное,
В погреба-пещеры в Чернобожии!
Не забьется сердце, не дрогнёт душа,
Не поплачет никто по сироточке
Растрогавшись словами, что так ненавязчиво сложились сами собой, Заяц незаметно для себя чуть-чуть подпустил слезу, пожалев сиротку, при этом с легкой грустью улыбаясь, отдавая должное безумной своей храбрости. Хорошо хоть не зашмыгал носом, вовремя сообразив, что никто о его беспримерном подвиге так и не узнает
Вербан, разминая запястья, кивнул старику:
Что, дедуля, твоя книга?
Одноногий заходил с боку, уже занеся палку для решающего удара:
Похоже, что моя.
И тут корчмаря осенило! Нет, даже озарило, причем так ярко и сильно, что у него чуть не полыхнуло из глаз. Он вскинул вверх руку с книгой и возопил, словно опытный нищий, вымаливающий у косносердечной толпы жалкое подаяние:
Стойте! Вы что же, подумали, будто я её украл? Вот и делай после этого людям добро А я ведь так и знал, что этим окончится, что подозревать будут в самом плохом да ещё и избить попытаются. А она говорит: нет, ничего не будет, просто забери книгу и
Кто, «она»? насторожил уши старик.
А я знаю? Я её и в глаза не видел. Просто в тот вечер, когда вы все у меня устроились, был мне голос женский, словно с потолка! Я даже подумал поначалу, что всё кукушка в голове завелась. Ну, в смысле, того, сбрендил. Заяц сочинял, чем дальше, тем вдохновеннее, что, в общем-то, и понятно, когда речь идет о спасении собственной шкуры. Сказала, что её зовут Любава, и велела мне пойти, забрать из твоей сумки книгу и понадежней спрятать её, потому как скоро начнётся в корчме заваруха, и книга может пропасть, а этого никак невозможно, оченно книга важная и ценная. А потом уж, когда опасность минует, тогда её и возвратить. Я отнекивался, как мог, я, мол, мирный корчмарь, не к лицу мне в колдунские усобицы влезать да будто она меня спрашивала! Возьми, говорит, книгу, припрячь и не рассуждай, а не то Я уж не стал слушать ладно-ладно, говорю, госпожа, сделаю, только не серчайте
Любава старик сразу как-то весь пообмяк, глаза затуманились, а палка вернулась на своё место, перестав грозить Зайцевой голове.
Остановился и рыжий. Заяц же понял, что, назвав имя загадочной Любавы, угодил в самую точку, и продолжал заливать:
И ведь как в воду глядела! Седмицы не прошло, и началось Я многое повидал, но чтобы столы скакали, как молодые козлики это чересчур. Тут голову на плечах удержать бы, а книга в такой сумятице запросто затеряться могла бы
Могла, кивнул старик. «Слушает, оказывается! удивился Заяц, А я уж думал совсем дед поплыл».