Кремль поделим, Михаил Сергеевич! Надвое! Пополам!
Ухмылка тут же уступила место тяжёлому властному взгляду, неприятному для стороннего глаза от избытка вельможной брезгливости.
А пока тебе предстоит отработать товарищей, и «подвигнуть их на дело»
Соблюдая условия вчерашнего «пакта о ненападении друг на друга и нападении на других», сразу же «по отражению нападок ГКЧП» Михаил Сергеевич поднял трубку одного из аппаратов правительственной связи.
Борис Николаевич?.. Рандеву состоялось Да, всё как договаривались
Глава четвёртая
Ельцин положил трубку и нажал кнопку вызова секретаря. Спустя несколько секунд на пороге образовалась фигура начальника охраны Коржакова.
А где этот ну, как, там, его? с недовольным видом защёлкал пальцами Борис Николаевич.
Бурбулис попросил его заскочить за бумагами для Вас.
Бурбулис? Сам занесёт! Вместе с собой!
С невероятной для своей комплекции энергичностью Ельцин развернулся к батарее телефонных аппаратов.
Гена? Какого хрена ты отрываешь от дел моего секретаря?!.. Знаю! Так, вот: бери их и вместе с ними ко мне! Чтобы одна нога там, а другая здесь!
Ельцин бросил трубку на рычаги и «вернулся» к Коржакову.
Саша, пока они там ползут дозвонись до Кобца
Кобеца, Борис Николаевич.
Один хрен!.. Так, вот: дозвонись до него и пусть он немедленно дует сюда! Обеспечь также явку Полторанина, Хасбулатова и Руцкого! Всё!
Будет сделано, Борис Николаевич!
Коржаков бросился исполнять поведение хозяина а тот погрузился в мысли. Глубоко погружаться не пришлось: мыслей были немного, и все они «залегали вблизи поверхности». Но характер залегания не влиял на их значимость: мысли были о «текущем моменте». Моменту нельзя было позволить «утечь», а для этого требовалась решительность и действия на упреждение.
По счастью, думалось не на пустом месте: дело информации было поставлено, как «на хорошую ногу», так и на поток. В итоге а заодно и в процессе Борис Николаевич знал всё то, что знал и «Михал Сергеич», и даже больше. Начало этому доброму делу было положено ещё в июне, когда шеф КГБ Крючков передал ему информацию «top secret», только что полученную людьми Баршина, начальника ПГУ.
Согласно ней, в окружении Буша сочли роль Горбачёва исчерпанной, а «безальтернативной альтернативой» ему отныне стал Ельцин. Якобы «Америке жаль было терять Горбачёва: он податлив и предсказуем но в политике нет места эмоциям». С того времени Ельцин получал те же материалы, что и Горбачёв, в том числе, и «оперативку» Первого Главного управления КГБ.
Крючков оказался весьма полезным «слугой двух господ». Не отказываясь от службы первоначальному хозяину Горбачёву он предложил свои услуги и его противнику. Сам предложил. Случилось это ещё в марте, на следующий день после заседания Совета Обороны, на котором был создан пресловутый ГКЧП. Крючков мгновенно распознал всю опасность этого начинания консерваторов как для Горбачёва, так и для Ельцина и тут же напросился на рандеву с Борисом Николаевичем.
Ельцин принял обоих: и Крючкова, и его услуги. Да и почему было не принять: информация шла не просто добротная первостатейной важности, да ещё из первых рук! Сейчас в дело годился любой «фрайерок» а Крючков был много выше по статусу. Тем более что сам генерал не просил ни о каком вознаграждении: «радел за Отечество». То есть, всего лишь «столбил участок». На будущее. Всего лишь намекал на то, чтобы не забыли потом, и не обошли своими милостями. Намёки освобождали Бориса Николаевича от конкретных гарантий зато давали возможность «неназойливо попросить истинного патриота радеть за Отечество и впредь». «В переводе с русского на русский»: своевременно информировать российского лидера обо всех телодвижениях ГКЧП и самого Горбачёва.
И Владимир Александрович старался. По просьбе де-факто приказу Ельцина он передал Горбачёву записку о готовящемся демократами перевороте. Передача состоялась в рамках выполнения задания «демократов» по энергичному подталкиванию к энергичным же действиям ГКЧП, а буде возможно и самого Горбачёва.
Насчёт «Откровения от Горбачёва» в вопросе информирования Ельцина о замыслах ГКЧП Михаил Сергеевич тешил себя иллюзиями. Он ошибался и сильно. Его «секрет» был классическим «секретом Полишинеля» хотя Ельцин и постарался изобразить заинтересованность, заодно скрывая от собеседника давнишнюю осведомлённость в этом вопросе. Его не нужно было просвещать: он сам мог просветить, кого угодно. Горбачёва в том числе. И даже в тех подробностях, о которых тот и понятия не имел. Ведь уже с марта для Бориса Николаевича не было ничего тайного, что не стало бы явным.