Я просто
чувствовал потребность обругать его перед Парлодом. Но в разговоре я так увлекся, что отступать было невозможно, и я вернулся домой с твердым
намерением держаться со своим нанимателем решительно, если не вызывающе.
- Не могу больше выносить Роудона, - хвастливо сказал я Парлоду.
- Скоро наступит трудное время, - ответил Парлод.
- Да, зимой.
- Нет, раньше. У американцев перепроизводство, они снизят цены. В сталелитейной промышленности будет туго.
- Меня это не коснется. Гончарная стоит твердо.
- А затруднения с бурой? Нет. Я слышал...
- Что ты слышал?
- Это служебная тайна. Но не секрет, что в гончарном деле тоже будут затруднения. Уже идут займы и спекуляции. Предприниматели не
ограничиваются, как прежде, одним делом. Это я могу тебе сказать. И двух месяцев не пройдет, как начнется "игра".
Парлод произнес эту необычайно длинную для него речь чрезвычайно рассудительно и веско.
"Игрой" на нашем местном жаргоне называлось такое положение, когда нет ни денег, ни работы, когда предприятия стоят и голодные, мрачные
люди слоняются без дела. Такие антракты считались в то время неизбежным следствием промышленного развития.
- Лучше держись за Роудона, - посоветовал Парлод.
- Вот еще! - сказал я, разыгрывая благородное негодование.
- Будет тревожное время, - сказал Парлод.
- Что ж из этого? - возразил я. - Пусть, и чем тревожнее, тем лучше.
Рано или поздно этой системе придет конец. Капиталисты со своими спекуляциями и трестами только ухудшают и ухудшают положение. Зачем я буду
сидеть у Роудона, поджавши хвост, как побитая собака, когда по улицам шествует голод? Голод - великий революционер. Когда он приходит, мы должны
подняться и приветствовать его. Во всяком случае, я намерен так сделать.
- Все это прекрасно... - начал Парлод.
- С меня хватит, - перебил я его. - Я хочу наконец схватиться со всеми этими Роудонами. Если я буду голоден и зол, я, быть может, сумею
уговорить голодных...
- У тебя есть мать, - как всегда, медленно и убедительно произнес Парлод.
Это и в самом деле было затруднение.
Но я перескочил через него посредством красивого, витиеватого оборота речи.
- Почему человек должен жертвовать будущностью человечества - или хотя бы своей собственной будущностью - только из-за того, что его мать
лишена всякого воображения?
***
Было уже поздно, когда я расстался с Парлодом и вернулся домой.
Наш дом стоял на маленькой, но весьма почтенной площади, подле приходской церкви Клейтона. Мистер Геббитас, помощник приходского
священника, занимал нижний этаж, а во втором жила старая дева мисс Холройд, рисовавшая цветы на фарфоре и содержавшая свою слепую сестру,
которая жила тут же, в соседней комнате; мы с матерью жили в подвальном этаже, а спали на самом верху, под крышей. Фасад дома скрывался под
виргинским плющом, который разросся, несмотря на душный, пыльный воздух Клейтона, и густыми ветвями свешивался с крыши деревянного портика.
Поднимаясь на крыльцо, я видел, как мистер Геббитас при свете свечи печатает свои фотографические снимки.