Кто то однажды сказал: «Все, что достигается чересчур легко, не слишком ценится нами. Лишь то ценится нами, за что дорого заплачено. Только небесам ведома настоящая цена всего».
То брутальный до безобразия и здесь же ревностный надзиратель библейских ценностей, оссианский идеал служения совести и справедливости.
Приносил жертву общественному мнению, которое презирает, высказал столько наглости, столько хвастовства и буйств в своих речах и в своих сочинениях, что вынужден был в прямом смысле сжечь однажды все корабли за собой, весь шлейф дел темных, подворотных, неудобоваримых встать на путь покаяния и евангельского смирения перед Судьбой.
Перед нами предстает и хохотун Арлекино, и хвастун Полишинель, и забияка Скоромуш. Все в меру, гармонично, как и воздается Провидцу и Мистику от Творца:
Счастлив, кто избран своенравно
Твоей тоскливою мечтой,
При ком любовью млеешь явно,
Чьи взоры властвуют тобой;
Пушкин выторговал у судьбы и жизни одну привилегию привилегия Феникса, возрождения и обновления в доблести, в таланте, в победах, во всем, ибо новизна всегда возбуждает восхищение и желание: «показывайся, как солнце, всякий раз в новом блеске» (библ.)
Как Гарун ал -Рашид из сказочной «Тысячи и одной ночи» снимал позолоченный кафтан и одевал платье простолюдина, и как французский суверен Франциск I не брезговал привечать каликов, подавать милость нищим и ночевать в простой хижине, и как герой Бомарше не заискивал перед сильными мира сего и не принимал от них подачек. И все это отражает в своих стихах, обвитых многомерными страстями.
Душой Мефистофеля острый, дерзкий, горячий, испепеляющий, умещающий в себе и ад, и рай, и само небо, и всю землю, весь род людей и весь мир поднимающий без робости и содрогания пестрый покров познания, чтобы увидеть его глубинный смысл тайну египетской богини Изиды.
Позволю авторский рефрен к данному надвременному персонажу:
Сказано сделано, таков мой девиз (Мефистофель)
Вы меня извините, род человеческий, за такую щепетильность, но я привык считать время на столетия. Меньший вариант времени мне не выгоден. (Мефистофель).
Пушкин живое и видимое воплощение доктора Фауста дерзновенный, могучий ум, который поставил перед собой цели, «чтоб равным стать отныне божеству»
«Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!
О как прекрасно ты, повремени!»
В. Гете (по легенде, подаривший Пушкину перо, которым было написано «Фауст»).
Позволю откровение Пушкина в своей интерпретации: «Все дело обстоит с идеалом, а он вечен, пока живет человек. И вечно будет стремится он к своему идеалу, к познанию себя и мира, побеждая душевные скорби и муки, побеждая раздираемые его сомнения. И будут говорит про него: «В нем живет дух Фауста! Дух Пушкина! Всепобеждающий дух познания! «О, верь словам моим. Властью высшей облечено отныне мое слово!».
Греческий мифологический Аид обладатель волшебного шлема, делающего его невидимым, но осязаемо присутствующим в мыслях, эмоциях и настроениях.
Как- то само по себе поэтическое слово, сакральный голос Пушкина, звучащие с тех незримых рубежей, становятся частью человека, частью его сознания, частью его совести, частью счастливой и достойной жизни, не допускающей превращения личности в посредственность, ординарность, в экзистенционально трагическую фигуру, несущую в себе образ жалкого кондотьера и коллаборациониста: «Велик на малые дела»:
В прежни дни твой милый лепет
Усмирял сердечный трепет,
Усыплял мою печаль,
Ты ласкалась, ты манила
И от мира уводила
В очарованную даль.
Детство и юность Пушкина это годы скитаний и лишений, сродни юным годам венецианского кондотьера Коллеони Бартоломео, ставшего впоследствии главой Венецианской республики, его гипсовая голова сегодня украшает исторический фасад Венеции.
Пробившийся на литературный Олимп России с низов, с «нуля» он в чем-то повторение доблести и подвигов итальянского кондотьера Эразмо да Нарни по прозвищу Гаттамелата («сладкоречивая кошка»), конная статуя которого украшает Падую.