— Честное слово, я слишком поторопился, обещав ей не следить за ними! — вскричал Милон.
Этьен, улыбаясь, взял товарища под руку.
— Ты, Милон, кажется, слишком пристально смотрел в глаза этой девушке. Полно, мы, военные, должны любить только шпагу.
— Может быть и так, беарнец, но все-таки она очень хорошенькая, никогдая такой не видел, в ее личике и в глазах что-то особенное. Что-то нежное и одновременно энергичное. Видел ты, как она со мной говорила? Ах, нашел… — вдруг радостно вскричал Милон.
— Что такое? — спросил Этьен, лукаво подмигнув.
— Ока нежна и мила, как голубка, — сказал геркулес.
— Ну, в таком случае, она тебе не пара, — громко рассмеялся беарнец, — ты ведь больше похож на ястреба!
— О, нет, клянусь. Да что тут толковать, — сказал Милон, подходя в своему дому и протягивая руку беарнцу, — мне едва ли удастся когда-нибудь снова увидеть ее!
XX. УЖАСЫ БАСТИЛИИ
Когда девушки ушли, старый торговец соколами вышел на средину своей слабо освещенной лавки и стал вглядываться в темноту улицы. Он надеялся дождаться человека, который был заодно с его спасителем, принцем Конде, и должен был за ним прийти с наступлением ночи. Вдруг старик, ни днем, ни ночью не знавший покоя, увидел какого-то мужчину в длинном темном плаще. Тот стоял, как бы выжидая, и даже приподнял немного шляпу, так что можно было разглядеть его бледное, гладко выбритое лицо и раскосые глаза, смотревшие на торговца соколами.
У старого патера Лаврентия задрожали колени. Этот человек наверняка был посланцем Кончини — Антонио, от которого его предостерегали девушки.
Теперь он погиб! Этот страшный человек, возможно, получил от своего кровожадного господина обещание богатой награды за голову старого патера Лаврентия.
Антонио двинулся к лавке. Немного поодаль шли двое каких-то знатных господ. Старик надеялся, что они спасут его. Но Антонио, по-видимому, очень осторожно действовал. Наконец, он подошел, поклонился и посмотрел на соколов.
— У вас славные птицы, — сказал он, — я любитель соколов, что вы за них хотите?
Патер Лаврентий едва мог говорить.
— Они уже все проданы, благородный господин, — вымолвил он дрожащим голосом.
— Как, все проданы? — удивился Антонио. — Вы, старик, и не стыдитесь лгать. Как же вы смеете оставлять в лавке птиц, которые вам больше не принадлежат?
— Святая Дева, конец мне пришел! — пробормотал патер Лаврентий, складывая руки.
— Вы, мне кажется, просто какой-нибудь беглый или шпион, и выставили здесь соколов только для вида.
— Что здесь происходит? — поинтересовались, привлеченные громким восклицанием, двое прохожих. — Что сделал этот торговец?
— Я хотел купить у него соколов, а он говорит, что они уже проданы. Старый мошенник врет. Пари держу, что тут что-нибудь не ладно. Это, верно, шпион. Я требую, чтобы его сейчас же взяли.
— Помогите господа, защитите меня от моего врага! Он только ищет предлога захватить меня в свои руки, — умолял патер.
— Вы, я вижу, распорядитель ярмарки, — обратился Антонио к одному из двоих подошедших мужчин. — Я управляющий маршала Кончини, по поручению которого пришел купить соколов. Мой высокий господин хотел преподнести их в подарок королю!
Распорядитель поклонился.
— К вашим услугам, сударь, — сказал он.
— Согласитесь, — продолжал Антонио, — что ответ этого торговца очень странен. Я спешу сюда по приказанию маршала, радуюсь, что птицы еще тут, значит, не проданы, и вдруг этот иностранец, он называет себя флорентийцем…
— Так и мне известно, — подтвердил распорядитель.
— Вдруг этот торговец, уверяющий, будто он меня знает, отвечает мне, что соколы проданы! Тут не все чисто, господа!
— Да, что-то не так, — засомневался распорядитель, не смея противоречить управляющему маршала.