Мудрёно
Ничего мудрёного. Нет воли политической, потому, что слишком много воли человеческой. Слишком много соблазнов, от которых не так-то просто отказаться. А отказываться надо. Вопрос: могу ли я, грешный человек, развращённый цивилизацией? Ответ: если заставят да. Но отсюда другой вопрос: а кто заставит-то? Председатель?
Голос МНС переполнился совсем уж неуважительными интонациями к старшему товарищу.
Президент?
Уважения не прибавилось и в этом случае.
Да и сам я
МНС огорчённо махнул рукой: критика перешла в самокритику.
Уж не хочешь ли ты сказать
Округлив глаза, СБ покосился в сторону саркофага.
Да! МНС энергично кивнул головой. Он! Он мог бы заставить! Повести за собой, увлечь личным примером но он смог бы!
Смог бы что?
Смог бы заставить шевелить мозгами и задом!
И поэтому его надо оживить?
МНС покачал головой.
Его надо «оживить» потому, что одна его голова заменит все наши.
Даю справку!
СБ поднял вверх указательный палец. Он уже понял, что мысль основательно засела в голове товарища. И мысль эту можно изгнать оттуда не насмешками, а строго научными доводами. По иному достучаться до МНС было невозможно: это не Председатель.
Если ген будет живой, сделать копию этого человека можно.
«Копию этого человека»?
Лицо МНС посерело: научный довод приступил к избиению мысли.
То есть
Да!
СБ «передёрнул затвор» и решительно приговорил нежизнеспособные надежды друга.
Это будет точная копия оболочки но совсем другой человек.
Не Ленин. Реконструирована будет форма а нам нужен
Мозг?
Да.
МНС отвернулся от СБ и вновь наклонился над саркофагом.
И что нам остаётся?
Вопрос был задан полушёпотом, спиной к соратнику. Так, словно задавался вовсе и не ему. Но отвечать надлежало СБ, а не соратнику из саркофага.
Оставить это безнадёжное занятие.
Или думать
Глава третья
Прошёл год. Демократия всё активнее заключала в свои железные объятия страну, уже начинающую ощущать от этого некоторый дискомфорт. В очередной раз Москва доказала всему миру то, что от одних оков она всегда освобождается лишь затем, чтобы немедленно попасть в другие. Зато страна решительно превращалась в ведущую энергетическую державу мира. То, что превращение осуществлялось посредством спешной распродажи недр, было делом несущественным. Для власти, конечно. Потому что главный принцип демократии: «après nous le deluge» соблюдался неукоснительно. Перевод следовало осуществлять либо среди своих, и желательно на кухне. По причине неправильной интерпретации массой.
Но «враги демократии», всё равно, домогались постижения, используя запрещённую литературу: французско-русский словарь или работу Ленина «Грозящая катастрофа и как с ней бороться». В России всё решительнее демократизировались институты власти, выстроенные уже не только по вертикали, но и в шеренгу и даже во фрунт. Потому что лишь та демократия хоть чего-нибудь стоит, если она умеет защищать себя. Хотя, Ленин, кажется, говорил это о революции. Но и в контексте демократии звучание не терялось.
Выстроились во фрунт и партии. Сначала во фрунт. Затем в очередь. На получение довольства. Именно в такой последовательности. По отношению к столовникам режим был честен: все получали «кормовые». Все, кто заслужил корм. ПКР, например, заслужила. Она старательно исполняла роль непримиримой оппозиции. Нота в ноту с партитурой, расписанной Главой президентской Администрации. Никаких импровизаций, никаких полётов фантазии: делай, что тебе велено и получай за свою несгибаемость!
И ведь получали! Хорошо получали! Пусть и меньше, чем партия власти но из того же «корыта», того же ассортимента и того же качества. По причине личных заслуг Председателя ЦК ПКР в деле разоблачения антинародного режима, содержание центрального аппарата за истекший год увеличивалось дважды. Кремль не мог не нарадоваться на торжество демократии в стране, а верха ПКР на результаты этого торжества в своих карманах.
«Непримиримый оппозиционер» ежемесячно и непримиримо обедал в узком кругу с Президентом. О чём там они «боролись» за столом, широкой публике оставалось неизвестным. Высказывались только предположения, что всякий раз Председатель вносил на рассмотрение Президента очередной план свержения последнего. И Президент якобы всегда утверждал его после краткого рассмотрения и внесения несущественных поправок.