МЕЖДУ СЛАВИСТИКОЙ И ИУДАИКОЙ
Книга промежуточных итогов
Константин Бондарь
© Константин Бондарь, 2020
ОБ ЭТОЙ КНИГЕ
Эта книга создавалась как рассказ о себе и своем времени, как «прямой разговор о жизни», если перефразировать одну из дневниковых записей Лидии Гинзбург. С другой стороны, в ней говорится об историко-литературной работе, которой я занимаюсь вот уже четверть с лишним века после окончания университета.
Предметом моего внимания были три ключевые темы: изучение одного из важнейших терминов средневековой культуры «Чудо» в текстах различных жанров; анализ повестей о царе Соломоне в средневековой книжности; обзор творчества нескольких, ныне забытых русских писателей XIX в. Вместе взятые, они составляют то, что, говоря словами Евгения Шварца Короля актера Эраста Гарина из фильма «Золушка», «можно предъявить» на приближающемся полувековом рубеже.
Ученый ли выбирает свою тему, тема ли ждет ученого, который за нее возьмется? Или так: «человек породил слово или <> сам порожден им?» задавался вопросом Евгений Водолазкин. Эти вопросы были одним из стимулов моей работы.
Книга писалась как нечто среднее между мемуарами, очерками памятных встреч и сборником научных статей в двух основных сферах моей деятельности славистике и иудаике. Однако это не ученый труд в прямом смысле слова. Да, основное его содержание филологическое, источниковедческое; мои наблюдения и выводы основаны на изучении источников и чтении специальной литературы. Вместе с тем, мне хотелось предложить неторопливый разговор о выборе жизненного и профессионального пути, о судьбах людей и текстов. Строгим же научным критериям соответствует Приложение с полным списком моих публикаций.
Продолжая вспоминать Лидию Яковлевну, «работа должна быть поднята если не до пафоса, то хотя бы до профессии, иначе она раздавит бездушностью». Так мог написать человек, сделавший в юности осознанный выбор поведения и повседневного существования. К этому стремились и мы, филологи начала 90-х, в студенческую пору, когда путь в науку казался трудным, почти непроходимым. Нас утешала мысль о том, что когда-нибудь мы обретем собственный голос и выйдем на верную дорогу. Мы шли навстречу ожидавшим нас испытаниям «с открытым забралом». Полученный опыт, в конце концов, стал тем, о чем и стоит писать, неповторимой историей поисков и странствий.
И вот теперь, думая с любовью о бабушке и дедушке, в чьем благословенном доме пробудилось и окрепло мое призвание, я благодарю моих близких жену, сына и дочь за счастье ежедневного общения. Я сердечно приветствую издалека мою маму Нину Бондарь, чья щедрая поддержка на протяжении многих лет была незаменимой.
Невозможно переоценить помощь друзей, особенно Кати Полян, разделившей со мной трудности отбора и расположения материала в книге, и Олега Коваля, которому я обязан удачным названием.
Всем им я и посвящаю свой труд.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Ранней весной далёкого 1979 года мне посчастливилось присутствовать на лекции Ю. М. Лотмана в актовом зале Тартуского университета, посвящённой проблеме автопортретности в научном творчестве. Речь шла о вольных и невольных, не осознанных автором проявлениях его личностного своеобразия в исследовании, предметом которого могут быть и проблемы математики или физики, и особенности поэтики художественного текста. В монографии учёного, говорил Юрий Михайлович, автобиографическое начинается уже с имени автора и его фото. Вот об этой лекции мне вспомнилось, когда я читал очень авторскую, местами автобиографическую, мемуарную, но всецело историко-филологическую книгу Константина Бондаря.
Перед нами книга личного опыта, возникшая как осмысление автором предварительных итогов на нынешнем этапе его жизненного пути и активной работы в науке, а именно в славистике и иудаике, где К. Бондарь особенно плодотворно трудился и продолжает свои исследования в интереснейшей смежной области иудеославистике.
Среди очерков, вошедших в книгу, находим и писательские портреты, историко-культурный и хронологический диапазон которых очень широк: век восемнадцатый и девятнадцатый встречаются с ХХ-м и даже ХХI-м, под одной обложкой очерки о Владимире Одоевском и Евгении Водолазкине. Пишет К. Бондарь и о полузабытых и забытых литераторах и учёных Иване Хрущове, Иване Явленском, Василии Якимове. Принципиально важным мне представляется сочетание эстетического и этического критериев в бондаревских оценках: переводчик Шекспира Василий Якимов стремился к формальной точности, а художественного дарования ему явно недоставало, однако это был честный труд, вне каких-либо «посторонних целей», в отличие от жизненных стратегий героя другого очерка с «говорящим» названием: «Слово и мундир. Иван Хрущов». Мне по душе такая аксиология, когда мы говорим не только о «вкладе в науку» или о художественно-литературных достижениях творческой личности.