Белые скатерти на прямоугольных столах, белые скатерти в синеньких рамках, они впитывают соус и жир, пролитую водку, бульон, чью-то слюну. Белые скатерти для непрожеванных жил, раздробленных костей, мякишей хлеба, кусков мяса, случайно выскользнувших из тарелок при расчленении антрекотов, белые скатерти, о которые незаметно вытирают сальные пальцы, по которым хлопают в экстазе ладошами, которые прожигают окурками. Белые скатерти для измятых салфеток с оральными отпечатками. Белые скатерти для затупленных вилок и острых ножей, для плотно поставленных соусниц и салатниц цилиндрической формы, для наполненных кровавым морсом кувшинчиков и страусных графинов с пшеничной.
Бб-е-е-ллую скка-а-терть, понял, говно! крикнул профессор, удовлетворенно наблюдая сквозь дымчатую алкогольную линзу, как оскорбление мечется, пережевывая лицо нечаянно пролившего соус официанта. Чис-с-стую, скотина!
Толик, прошу тебя, не заводись, ерунда же, нараспев душевно сказал Авдеев, глядя, как мелкая дрожь затрясла мелкие чернявые волоски на мускулистом гофрированном пальце, сжимающем ручку соусницы.
Пытаясь загнать судорогу с лица в горло, официант вежливо извинился, он сказал, что скатертей больше нет.
Профессор откинулся на спинку стула, спокойно рассматривая его крупную фигуру:
Мудила ты, а я профессор, вот так, до-р-р-огуша. Б-бе-лл-ую ск-а-а-терть и еще бутылку водки, понял? он покачал головой.
Официант прикрыл глаза, щеки его поднялись, а сжатые губы удлинились, потом он взял соусницу и, не говоря ни слова, отошел от столика.
Послушай, Никто, самодовольно повернулся профессор к молодому человеку, молчаливо наблюдавшему всю сцену с края, ты знаешь, кто самый мощный в мире профессор?
Толик, конечно же, ты, ответил вместо молодого человека Авдеев, провожая взглядом официанта. За это я ручаюсь головой. Только, ради бога, не затевай скандал, посмотри, какие у него кулачищи. А еще тот, в гардеробе. Пожалей хоть меня, отче.
А что в гардеробе? Мы самые сильные, мы самые мощные! выкрикнул профессор, наливая себе еще полрюмки. Чего мне тебя-то жалеть? Я мать-то свою не жалел, царствие ей небесное, он как-то странно засмеялся. И за что она меня, поросенка такого, родила? добавил он вполголоса, выпил один и, не закусывая, снова закричал:
Я тебе диссертацию изобрел или нет?
Почти, осклабился Авдеев.
Профессор снова откинулся:
Почти. Никто, ты слышал?! Набрал я себе нахалов в аспирантуру. Дураки! он попытался подняться, наваливаясь животом на стол. Нет, в пивной гораздо приятней. И на скатерть никто и ничего не проливает. Не то, что в этом дурацком ресторане.
Подошел официант и молча поставил бутылку водки.
Где белая ск-а-а-терть, свинья, снова спросил профессор.
Какая скатерть? деланно удивился официант, пытаясь удержать деревянное лицо.
Кто изгадил нам стол, соб-а-а-ка?! Говно ты вонючее! Козел! Тупая рожа!
Мм-м, промычал официант, пытаясь разлепить губы и снова не в силах удержать падающую деревянную маску.
Дрянь, скотина безмозглая!
Толик!
Губы официанта наконец разлепились. Глотая слюну, он проговорил глухо:
Ну, прошу же вас, не надо же так.
Толик, кончай.
Три, нет пятнадцать салатов, семнадцать бутылок водки и бе-е-ллую ск-а-а-терть, скотина!
Не обращайте на него внимания, он пьян, ласково сказал Авдеев и попытался дотронуться до руки официанта.
Я хозяин! рявкнул Толик.
Официант застыл. Авдеев прикрыл глаза. Только молодой человек не изменил позы.
Хорошо, я принесу, произнес официант, не сводя с профессора сладковатого, с пеной ненависти, взгляда.
И б-е-е-лую ска-а-терть, свинья!
Официант быстро отвернулся и быстро отошел.
Толик, сколько у тебя с собой денег? Эти скоты нас отсюда не выпустят, заговорил, оглядываясь на официанта, Авдеев, потом полез в карман. У меня червонец.
Профессор захохотал:
Выпустят, еще как выпустят, правда, Никто? Мы будем драться!
Драться? Но я не умею драться, сказал Авдеев. Я, конечно, буду махать руками, но этот, да еще тот из гардероба, Толик, это же тумбы, они же нас сразу убьют.
Авдеев взял свою рюмку и выпил залпом, закидывая голову:
Не хочу я драться.
Все равно надо драться, нажал невозмутимо Толик, наливая всем еще по рюмке. Ну, убьет и убьет. А кто же будет драться? Я толстый, старый, седой профессор. А это вот у нас Никто, ему тоже никак. Он вдобавок молчит, неизвестно, что там у него на уме.