Разумеется, коснется прекраснобесие прежде и скорее всего «лучшей» части человечества, тогда как «низшие» продолжат коснеть о «пошлоискательстве». Таковой неблагонадежностью представляя угрозу устоявшемуся консенсусу. Тем самым, ставя под вопрос себя, ответы свои, вопросы
С другой стороны, много ли правды в попытке написать книгу новую, но с заранее известными выводами? Пусть и не столь сие погрешает перед истиной, в коей свобода, в сравнении со случаями выводов заранее заготовленных, постулируемых исключительно сверху, извне, свысока, так что никакая попытка постмодерновой освободительности, низвергающей святыни и теории, не будет вполне свободна от критики, тая в себе потенциал самониспровержения. Пусть, опять же, не вполне сводятся оные случаи к чистой фикции, произвольному конструированию; а все ж подлаживание вводных данных под выводы неизменно отдают эквивалентом сего.
Не в том ли начало зла и лжи, впускаемых фикциями из ранее намекаемого, что искони лживы, даже когда избыточно фактажны, испещрены деталями клубных практик (культов, ритуалов вообще), и потому неизменно навязывают клубок ценностей столь же тираничных, сколь иначе не обоснуемых?
Настоящая книга, имея лишь смутный начальный образ бегомого, бесстрашно и нелицеприятно выходит на поиск неизвестного-о-неискомом.
Всегда подозревал и даже, к ужасу своему, почти не допускал противного, что существует некий особый, отдельный ад для склонных к профанированию бытия. Собственно, во многом для писательской профессии; души как природы, согрешающей отнюдь не невольным уклонением от истины, но скорее тщащейся конструировать пути, и судьбы, и суды, на которые уповают в дальнейшем читатели; а будучи посрамлены в чаяньях (не своих, но усвоенных), ропщут на Того, Кто невинен.
Едва ли мыслимо испаскудить, оглупить и охудить текст паче, нежели испещрив его умными словами, даже в эпоху миметичной мемдемии. Но верно и то, что трудно, почти невозможно лгать, напряженно вглядываясь в дымку. Если только вы не Цезарь, мозг запретит вам равно преуспеть на всех этапах мультизадачности. Зато проницать неизреченное удобно, отвлекая блоки сознания чем угодно, но не послушеством на правду. Вопросы в книге этой честны, ибо равны к себе и другим, своим и чужим, друзьям и врагам, посвященным и внешним.
Вовсе не в упреждение тяжб видоизменяет она наименования реальных и «видных», но и без того ненастоящих людей, сохраняя лишь подлинных, вынужденно прибегая и к тону in modo disputandum, не претить коему хватало совести даже у цензоров инквизиций. Впрочем, единственная хитринка: сказано не все; это лишь начало, даже когда речь о дальнейших следствиях. Иногда, даже плохо усвоив азбуку, приходится погрязнуть в реалиях грамматики, а то и вовсе внеправильности. Ребенок, вступая в жизнь, сталкивается с этим с первых же шагов или звуков
Считайте это моей скромной лептой в дело мира на [широком] Юговостоке, берущего начало в головах и сердцах мира остального, иначе рискующего развиться до [эквивалента] Северозапада. Миссия отнюдь не перевыполнима в смысле воцарения царя в голове или Царства небесного в душе. «Весьма скромный вклад», съязвят одни. «Зачем нам слушать лоха, не сподобившегося даже самораскрутиться?» хмыкнут другие. Уж не обессудьте: вам решать. (Это ко всем остальным.) Не оставляю за собой права оставлять дитя на сохранение в данном случае, ни также на реанимационные меры: живо значит, будет жить своей жизнью; а какой именно и как, жизнь покажет.
Но внимательный читатель заметит, что все персонажи, темы неразрывны и где-то тождественны. Причем то же относится к их связи с автором и аудиторией. Тем самым реализуется неклассический идеал свержения самовластия авторского. Впрочем, менее вдумчивые ученые, мнящие науку и Божье бытие несовместимыми, склонны поспешно заключить едва ли не отсутствие Автора из одного факта способности прочесть книгу природы и даже кое-что понять. (Могли бы сократить усилия, из самого существования науки выведя невозможность Бога как заключают свое творческое всесилие, а отнюдь не бессилие, из самой возможности невозбранного заимствования кирпичиков природы, словно в рамках магического непостижения механизмов и даже отрицания вопроса «почему»). Но не стоит забываться: отказываясь от обладания и авторской тирании, не отрицаю, а утверждаю свое существование и подлинность. Как именно чтяй да уразумеет.