Для оценки разнообразия интеллектуальной жизни взглянем еще на объем и характер переводов всех видов литературы. Несмотря на общее значительное их число, приводимое в соответствующих справочниках, преобладающую часть их составляют переводы внутрисоюзные, то есть с языков народов СССР. Если же взять переводы с основных зарубежных языков, то мы окажемся где-то в самом конце списка развитых стран. Так, ФРГ, Испания, Франция выпускают в год 34 тысячи переводов с английского; Япония, Нидерланды, Швеция 1,5; СССР 700 названий.
Иначе говоря, за те годы, которые принято называть последними, проблема доступности обозначилась как центральная проблема культуры и социальной жизни. Именно с обеспечением доступности целый ряд социальных групп связывает свое место в настоящем и положение в ближайшем будущем. Это касается не только групп литераторов или критиков, но и ведомственных организаций. В частности, и Госкомиздат, формулируя свои проблемы и перспективы, кажется, собирается ответить на сложившееся положение, когда подавляющее большинство читательских групп выражает недовольство тем, что такие-то книги им недоступны.
«Доступность» есть форма управления культурным процессом с помощью консервации определенного состава культуры единого и всеобщего набора благ по принципу комплексного обеда. Эта ведомственная организация культуры выражается для разных групп по-разному. Для инновационных творческих групп она означает блокировку социального признания через устранение возможностей выхода «в печать», «в свет». В этих условиях и наука и литература существуют в единственно допущенной, противоестественной в своей единственности форме устном бытовании среди «своих». Для других групп деформация литературного процесса на предшествующих стадиях означает возможность паразитировать на устраненном и забытом и, покровительствуя группам бывших «культурных лишенцев», самим превращаться в творца или, как минимум, в культурного лидера. Для публики этот же процесс оборачивается ожиданием, когда же и ей сервируют культуру в виде целостного и упорядоченного наследия.
Для Госкомиздата сохранение нынешней доминирующей позиции означает возможность в условиях постоянного роста культурного уровня публики оправдать свою деятельность через апелляцию ко все менее подготовленному, зато самому широкому читателю, которому гарантируется (точнее, обещается) безусловный рацион школьной программы. Тем самым распределительная экономика культуры производит необходимый ей недостаток, а вместе с тем и армию послушных исполнителей, лишенных творческого потенциала.
Для социологии условием изменения подобной ситуации является не обеспечение авторитетом науки принимаемых сегодня «временных» решений, а постоянное многостороннее и критическое осмысление существующего положения.
IVВсякая сложившаяся бюрократическая структура перестает развиваться и становится почти абсолютно устойчивой и незыблемой. В условиях монополии управления каким-либо производством (даже при провозглашенной общенародной собственности на средства производства) мы можем говорить фактически о групповой собственности управляющей корпорации, поскольку ее право распоряжения, контроля над ресурсом, над кадрами, объемами и структурой производства носит абсолютный характер. Как «идеологически» оформляется это право, зависит от конкретной области производства и социальной сферы, а также от исторических условий. Важно лишь одно на этом возникающем праве или привилегии кристаллизуются определенные групповые интересы, чрезвычайно близкие по своему характеру прежде всего к интересам собственности и усиления власти. Рост этих групп в соответствии с социологическими закономерностями развития больших организаций идет именно пропорционально возможностям власти и ее вторичным благам (престижу, особому обеспечению и тому подобное), он никак не связан собственно с объемом технической работы, то есть определяется групповыми интересами корпорации или организации. Многими экономистами подобные формы монополизма рассматривались как закономерные или даже оправданные в чрезвычайных условиях форсированной индустриализации и предвоенных лет. Более того, с течением времени они стали восприниматься как естественно присущие самому социализму, как единственно возможные. Так было до тех пор, пока дальнейшее усложнение социальной жизни, развитие производства не продемонстрировали угнетающий характер монополизма в любой сфере, вызванные им стагнацию и социальную патологию.