«Плачет?..» это переместило рассеянное внимание Кирилла чуточку дальше, за пределы собственного тела, валяющегося на ковре непонятно где и почему. Он через силу поднял тяжёлую, будто свинцом налитую голову.
В глаза ударила матовая белизна обнажённого тела, а потом уж он разглядел, что в дальнем углу дивана, скорчившись и уткнувшись в какое-то тряпьё, всхлипывает Аллочка. Всё ещё ничего не соображая, Кирилл сел и тупо уставился на девчонку. И тут Алла вскинула заплаканное лицо в разводах чёрной туши под глазами и проговорила:
Гад! Скотина!
Сказано было с яростью, с ненавистью, но голос вздрагивал, и получилось жалко. И вот эта жалкость, беспомощность окатила Кирилла как ведром ледяной воды.
Что случилось? голос был чужим и хриплым, Кирилл сам его не узнал.
Что случилось?! Ты спрашиваешь?! от ярости Алла даже плакать перестала. Сволочь ты, вот что случилось!
Ерунда какая-то растерянно проговорил Кирилл и неловко поднялся на ноги. И тут обнаружил, что одежда его в большом беспорядке. Да что тут за творится?! выругался он, внезапно охваченный бешенством от невероятности единственно подходящего объяснения, от того, что ничего не мог понять или хоть вспомнить: что же было-то?
Оденься! он болезненно поморщился, настолько нагота Аллочки была неуместной, ненужной.
Во что?! зло выкрикнула она и швырнула в Кирилла какую-то бесформенную, рваную тряпку. Это кофта, между прочим! Была!
Какая-то манерность почудилась Кириллу то ли в голосе её, то ли в глазах, и он с холодным бешенством проговорил, глядя на неё:
Оденься!
Глаза Аллочки медленно наполнились слезами, и слёзы перелились через край, потекли по щекам.
Эх, ты Я думала, кому-кому, но тебе-то А ты ты хуже всех
Кирилл сжал голову ладонями, пытаясь собрать аморфные мысли, он ничего абсолютно не помнил. Неужели действительно?..
Я ничего не помню, глухо проговорил он. Я ничего не помню! повторил он уже со злостью.
Не хочешь потому что. Зверем себя помнить не хочешь, опять всхлипнула Алла. Я думала, ты убьёшь! Кир отпусти меня, движения её вдруг сделались лихорадочно торопливыми, я уйти хочу!.. Отпусти!
Она соскочила с дивана, начала торопливо одеваться порванные колготки, разорванная юбка Господи, неужели он это сделал?!
Подожди он тяжело поднялся.
Аллочка отпрянула в угол, прижала к груди тряпьё:
Да не подхожу я.
Он сел на диван, сжал голову руками: «А что подожди? Что можно спросить такого, чтоб всё это исчезло: всхлипывающая Аллочка, её разодранная одежда?»
За дверью грохотала музыка свадьба гуляла. Алла, прихрамывая, подошла к двери и остановилась, прислушалась. Потом оглянулась на Кирилла:
Мне что, вот так и идти? У всех на виду?
Позже Кир не мог вспомнить, встретился ли ему кто, когда он шёл в гардероб, разговаривал ли кто-то с ним. Вязкая, тошнотворная муть обступала его, до предела сужая пространство, и чтобы прорвать её, нужно было напряжение мысли и воли, а Кир сейчас и в этом узеньком пространстве разобраться не мог, и даже в себе самом ничего не понимал. Он с трудом отыскал Аллочкино пальто.
В кабинете он открыл шпингалеты на окне и толкнул створки. Рама затрещала, посыпалась сухая замазка закупоренного на зиму окна, и оно распахнулось.
Кирилл стоял по колено в снегу и озирался, вяло удивляясь тому, что не может сообразить, с какой же стороны Дома Культуры он оказался. В голове вместо мыслей была та же тусклая муть, и мысли вязли в ней. Снег тут давно не чистили. Вон рядом дверь какая-то и дорожка к ней А, запасной выход. Он бывает открыт даже чаще парадного, через него удобно ходить: магазины ближе, почта, ну и вообще, весь центр.
Кир снял с подоконника Аллу, вдруг полыхнуло воспоминание, что вот так же он держал уже эту девчонку, но тогда вокруг был не снег, а вода Алла коротко взвизгнула, и Кирилл не сразу понял почему. Её ноги в тонком капрончике утопали в снегу. Кир выдернул её из снега и опустил на утоптанную дорожку.
Обнесло дурнотой, но скоро прошло на дворе крепчал ночной мартовский морозец, студил голову, и от холода стало полегче. И всё равно то, что он должен был осознать, было настолько дико, нелепо, что он не мог даже думать об этом.
Мысль о Даше была сейчас невозможной, и Кирилл не подпускал её к себе близко, она чуть-чуть отступала, но оставалась неподалёку, рядом, и при малейшем прикосновении к ней дёргала обнажённым нервом.