Натка с сомнением переводила взгляд с хлипкой раскладушки на могучую фигуру бородача, и хотела уже предложить поменяться местами, но он поторопил:
Укладывайся, укладывайся. Завтра подниму в семь. К восьми наши на работу придут, нельзя чтобы тут посторонние были.
Так ты сторож? Натка взбила подушку, Работаешь здесь? Я думала живёшь.
И живу, и работаю, Митрий щёлкнул выключателем, погрузив вагончик в темноту, зашуршал одеждой, раздеваясь, Удобно, знаешь ли. И на проезде экономия.
А прописан где-то?
Прописан в родительском доме, в области. Но там работы совсем нет, старики на пенсию живут, не сидеть же у них на шее.
Раскладушка пронзительно завизжала под весом бородача, но выдержала его. Сквозь маленькие окна вагончика лился синий свет всё тех же прожекторов, что подобно блуждающим огонькам на болоте, заманили Натку в это безлюдное место. Но теперь она об этом совсем не жалела. И теперь уже думала, что предложи ей Митрий свою помощь подобно тем, оставшимся в её прошлом мужчинам-рыцарям, она бы наверное не отказалась задержаться здесь. Тепло, чисто, уютно, немного тесно, но это такая ерунда по сравнению с остальным. А главное хороший человек рядом. Хороший и непьющий. Но тут и назревает главный вопрос зачем хорошему и непьющему человеку такая как она? То-то
А ты работаешь? спросил из темноты Митрий и Натка грустно усмехнулась. Её усмешка была услышана и понята.
Увольняют? Срываешься? Надолго хватает?
За последний год две недели самое большее продержалась, честно призналась она, Потом наступила на пробку и ту-ту
А что делать умеешь?
Натка пожала плечами под одеялом, хотя Митрий и не мог этого увидеть.
Да что и все. На кассе могу работать. Уборщицей. Фасовщицей. Машины мыла. На фабрике у конвейера стояла.
Образование?
На этот раз она не усмехнулась, а рассмеялась вслух.
Да было бы у меня образование, разве бы я так жила?
А думаешь нет? не смутился Митрий, Знаешь сколько я нашего брата знал с высшим образованием? А то и с двумя! Перед синькой все равны.
Но есть те, кто ровнее других, грустно пошутила Натка, Ерунда. Спиться, когда есть всё для того, чтобы нормально жить ну там образование, квартира, родные это нужно быть совсем идиотом. А у меня и выбора-то не было.
Выбор всегда есть, возразил Митрий, и лишь намного позже Натка поняла, что он нарочно подначивал её, втягивал в спор, таким образом заставив рассказать о себе. Но это позже, а тогда она завелась не на шутку.
Есть выбор, да? И какой же у меня был выбор, когда эта дрянь во мне с рождения?! Мать бухала всю дорогу, да и отец от неё не отставал. Я ещё до школы в магазин за водкой для них бегала! Таблицу умножения ещё не знала, а цену на водку да сигареты наизусть! И сколько сдачи с какой купюры дать должны. А то не дай бог меньше принесу мать отлупит!
Кто ж тебе в таком возрасте водку продавал?
Да у нас в посёлке все друг друга знали! И знали, что если мне не продадут, так мать потом сама придёт и такое там устроит! Или отец но его не боялись, он тихий был. Выпьет и спит, выпьет и спит а мать барагозила.
Бабушек-дедушек не было чтоль?
Были. Но они отвернулись от нас. Да и умерли рано, я их не помню почти. И отец умер. Мне девять лет было. Мать сразу начала мужиков домой водить, они её поили, а я
Натка замолчала, прижавшись щекой к подушке, глядя на луч синего прожекторного света, висящий перед ней в воздухе. Митрий тоже молчал, но не в ожидании продолжения рассказа, а неловко, виновато. Потом вздохнул:
Что ж понятно.
Натка неожиданно разозлилась. Не на него на себя. За свою трусость, за желание утаить правду, подменив её домыслом, который невольно должен возникнуть у слушателя после того, что она успела рассказать.
Да ничего тебе не понятно! Думаешь, мать водила мужиков и меня им за бутылку подкладывала? Ну, она может и подложила бы, да не успела. Меня забрала её старшая сестра, тётя Валя. Добилась, чтобы мать лишили родительских прав, оформила опекунство, и увезла к себе. Я тогда как в сказку попала. Из нашей развалюхи в квартиру с евроремонтом переехала, в большую городскую школу пошла, в бассейн, летом вообще на море с тётей Валей полетели
Натка почувствовала предательское царапанье в горле и замолчала. Те две недели в Крыму были, наверное, самыми счастливыми в её жизни. Время, когда она уже вырвалась из когтей родительского зелёного змия, но ещё не встретила своего. Солнце, горы, пляжи, шум прибоя, солёный ветер всё это навсегда осталось в её памяти разноцветным переливающимся калейдоскопом. Больше она никогда не была на море.