Придя в тот осенний день домой, Симочка уже с порога заметила перемены в квартире: в прихожей вдруг стало как-то больше места, с вешалок исчезли вещи мужа, в шкафу больше не стояла его обувь. И ящики комода с бельем и рубашками были пусты. Симочка прошла в комнату. Вместо семейной фотографии со стены смотрела пустая рамка, а на столе под блюдцем с обручальным кольцом лежали билеты в кино.
Юра ушёл.
Первое время Симочка даже вздохнула свободно. Не надо было больше врать, оправдываться, придумывать отговорки для встреч с Олегом Николаевичем. Всё случилось помимо её воли и желания. Пусть так и будет, решила она.
Но Олега Николаевича изменившийся статус любовницы не обрадовал. Одно дело встречаться с замужней женщиной, которая после свидания торопится домой, и совсем другое с разведенной, которая спустя какое-то время не захочет ни с кем делить любимого мужчину. Под разными предлогами Олег Николаевич стал отказываться от встреч, переносить их и, в конце концов, просто стал избегать любовницы.
Через полгода Симочку вызвали в суд, где вручили решение о расторжении брака. Юрия в суде не было. Он вообще исчез из её жизни, как будто и не было прожитых вместе лет. Симочка не знала, где он и что с ним. Юрий молчал, молчали его родственники, их общие знакомые и друзья, внезапно ставшие чужими. Только раз в месяц исправно по почте приходили алименты. Да бывшая свекровь на выходные забирала к себе Серёжку, где сын виделся с отцом.
Увидела она бывшего мужа лишь спустя пять лет, да и то совершенно случайно. Была ранняя весна та самая пора, которую Симочка особенно любила, когда зелёная дымка только начинает окутывать ветки уставших от зимы деревьев. Она гуляла по парку, а затем, свернув на ближайшую тропинку, прошла на трамвайную остановку.
От издательства трамвайчик бежал вниз под гору, мимо фонтана, мимо выстроившихся в ряд скамеечек возле него, мимо котлована, наполненного талой водой, затем выскакивал на мост, по которому проезжал с сильным грохотом, и карабкался, карабкался на подъёме, в конце которого останавливался возле любимого Симочкиного кафе «Тулинка». Сюда она приезжала иногда, чтобы посидеть с чашечкой кофе на открытой террасе, отвлечься от хлопотной домашней жизни со старой полубезумной матерью и сыном-подростком в тесной «однушке»
На лужайке перед кафе был устроен детский праздник. Среди звона детворы стоял улыбающийся Юрий, а навстречу ему, раскинув маленькие ручки, в вязаной шапочке с розовым помпоном, бежала, смеясь, Новая жизнь.
Другая жизнь.
Без неё.
Симочка расплатилась за кофе и вышла с террасы.
Помдеж Меркурий
Дунька
Костя! Товарищ младший сержант!
В тусклом свете ночника дежурный показывает мне на часы.
Понял.
Я сажусь, ищу ногами тапочки.
А Меркурий?
Ждет.
Что-то у тебя холодно, говорю.
Костя, дежурный замялся.
Что еще?
Мне докладывать, так что если можно, быстрее.
Быстрее, говорю, нельзя.
Я иду в умывальник, открываю кран, смотрюсь в зеркало: опухший, бледный, с мешками под глазами, довольно мерзкие рыжеватые усики. Еще тот защитничек. Может, сбрить? И тут же слышу, как скрипит дверь умывальника, и в зеркале появляется жалостливое лицо дежурного:
Товарищ младший сержант, я первый раз дежурю, доложил, что вы ушли, а вы не ушли, придет Лысюк, а вы не ушли.
Значит, местным девушкам придется подождать.
Из-за тебя я теряю привлекательность, говорю дежурному. Что нового?
Дежурный оживляется:
В пять Дунька заходила.
Так рано?
Она сегодня на первом КПП
Понятно.
Дунька была местной дурочкой, плодом, как говорили, пьяной любви секретарши из штаба и заезжего майора ревизионного управления. Ей было лет двадцать пять, днями и ночами она бродила по городку, залезая то под одного, то под другого оголодавшего солдата.
Я иду в спальню, одеваюсь. Меркурий с бушлатами ждет меня на крыльце. Конец августа. Прохладно. Ночью шел дождь. Мы идем в столовую, завтракаем, Меркурий аккуратно прячет в карман два законных воскресных яйца и кричит повару:
Женька, дай еще! Целый день жрать не будем.
Своих, что ли, мало? Отвали, а
* * *
На первом КПП ефрейтор Ерин поит Дуньку чифиром.
Ты сдурел? Ей же нельзя, говорю.